Макс Фрай - Простые волшебные вещи

Я внимательно слушал Лонли-Локли, но от комментариев воздерживался. В кои-то веки ощущал настойчивую потребность в молчании — да какое там, слова не мог вымолвить! Всю жизнь полагал, что «быть околдованным поэзией» — дешевая, расхожая метафора. Оказалось, в некоторых случаях, это — просто констатация медицинского факта.

Ближе к полуночи мой приятель Андэ Пу тоже наконец-то прошествовал к стойке. Я велел себе слушать его очень внимательно — лучше поздно, чем никогда!

Его стихи действительно были бы хороши, как когда-то были бы хороши мои собственные, если бы за изысканными переплетениями полупрозрачных намеков на нечто невероятное действительно скрывалось это самое «невероятное»… Но под тонким слоем искусно составленных слов не было ничего, кроме бесконечного одиночества и почти детского недоумения — «почему, черт возьми, меня, такого замечательного, никто не любит?!»

— Одно удовольствие смотреть на тебя, когда ты слушаешь выступления поэтов! — заметил Лонли-Локли. — Видел бы ты, какое у тебя сейчас виноватое лицо! Можно подумать, что ты попросил Андэ прочитать твои собственные стихи и вдруг понял, что они тебе не нравятся…

— А тебе нравятся? — спросил я.

— Разумеется. Совершенно ясно, что он — очень талантливый человек, — безапелляционно сказал Шурф.

— Да, — вздохнул я, — совершенно ясно.

Спорить мне сейчас совершенно не хотелось. А уж спорить с сэром Лонли-Локли — и подавно. Совершенно бесполезное времяпрепровождение!

Как бы там ни было, Андэ Пу закончил свое выступление в гробовой тишине. Как я успел уяснить, это символизировало абсолютное признание. Парень сиял, как только что отчеканенная корона. На радостях он заказал кувшин пряного укумбийского бомборокки: видимо, в маленьком толстяке внезапно забурлила пиратская кровь грозных предков…

— Вам понравилось, Макс? — осведомился он.

Я с удивлением понял, что Андэ спрашивает не из вежливости, а действительно ждет моего ответа. Смотрит на меня с робостью, которая прежде за ним, вроде бы, не водилась.

— И да, и нет, — честно сказал я. — Ты здорово удивишься, но когда я сам был поэтом, я писал нечто весьма похожее… Поэтому мне трудно составить беспристрастное суждение.

— Вы писали нечто похожее? — изумился Андэ. — Вот это лихо! А почему вы никогда ничего мне не читали? Думали, я не впилю?

— Ну что ты! — Улыбнулся я. — Просто я давно не напивался в стельку. Как-то, знаешь ли, руки не доходили… Я вспоминаю свои стихи только на определенной стадии опьянения: уже после того, как меня начинает тошнить, но прежде, чем я окончательно упаду мордой в салат. В любом другом состоянии я совершенно не гожусь для таких подвигов!

— Вдруг выясняется, что сэр Макс способен не только писать стихи, что само по себе выходит за рамки моих представлений о порядке вещей, но и напиваться в стельку… Скажи, ты действительно такой непредсказуемый, или тебе почему-то нравится в это играть? — неожиданно спросил Лонли-Локли.

Вопрос мог бы показаться довольно резким, если бы не сопровождался едва заметной мягкой усмешкой.

— А что, есть какая-то разница? — Я пожал плечами. — В таком случае, даже не знаю. И то, и другое, наверное… Впрочем, все не так страшно: все эти подвиги я совершал когда-то давно. Уж кто-кто, а ты-то прекрасно знаешь, что порой люди очень меняются.

Бывший Безумный Рыбник задумчиво кивнул. Еще бы он со мной не согласился!

— А почему вы больше не пишете стихи? — спросил Андэ. — Или все-таки пишете? Я правильно впилил?

— Однажды мне вдруг пришло в голову, что стихи надо писать только за столиками маленьких кафе, на салфетках, пока ждешь свой заказ. А читать их не надо вовсе: чтение только портит хорошие стихи. Поэтому исписанную салфетку следует скомкать, а еще лучше — бросить в пепельницу и сжечь… Не самая гениальная мысль, но что только не приходит в голову подвыпившим молодым людям!.. Можешь себе представить, я не только последовательно проводил в жизнь эту выдающуюся идею, но даже вошел во вкус. А потом подумал, что можно не трудиться портить салфетки. Вполне достаточно смотреть на них и говорить себе, что нужных слов все равно не существует ни в одном из языков… Но все к лучшему. Уж без чего Мир никогда не рухнет, так это без моих стихов…

— Я не впиливаю! — печально признался Андэ. — Вы так лихо закрутили…

— Да я и сам не впиливаю! — рассмеялся я. — Обстановка в этом заведении действует на меня самым прискорбным образом. Думаю, мне следует отправиться в Дом у Моста, пока во мне окончательно не проснулся некий глупый молодой человек, которому совершено незачем просыпаться. Пусть себе дрыхнет!

— Мне тоже пора, — Лонли-Локли аккуратно запахнул свое белоснежное лоохи. — Признаться, я собирался уйти немного раньше, но решил дождаться вашего выступления, Андэ.

— Спасибо, сэр, — величественно поблагодарил тот.

Парень, хвала Магистрам, уже вполне оправился от моих откровений: после хорошей порции бомборокки еще и не такие заботы начинают казаться несущественными!

— Хочешь, я тебя подвезу, Шурф? — спросил я. — Надеюсь, на улицах уже пусто. А это значит, что через четверть часа ты уже будешь дома.

— Спасибо, Макс. Это очень великодушное предложение. И очень своевременное, — кивнул он.

Шепотом, чтобы не мешать выступлению очередного мэтра столичной поэзии, мы поблагодарили Андэ, пожелали хорошей ночи сидящему по соседству сэру Скалдуару и покинули «Трехрогую луну».

— Иногда у меня создается впечатление, что ты гораздо старше, чем кажется, — заметил Шурф. — То выясняется, что когда-то ты знавал плохие времена, теперь вдруг оказывается, что ты был поэтом да еще и выпивохой! Когда ты все успел, Макс? Или это тайна?

— Дырку над тобой в небе! — расхохотался я. — Вот уж где нет никакой тайны! Во-первых, я очень шустрый, во-вторых, все это я проделывал одновременно… К тому же, я немного преувеличил насчет «мордой в салат», чтобы Андэ почувствовал во мне родственную душу. Надо же как-то подлизываться к мэтру! Не так уж лихо я «зажигал»… А что касается моего загадочного возраста… Ох, Шурф, лучше уж я промолчу!

— Из этих странных видений, которые называются «кино», и книг, которые ты доставал мне из своего Мира, я понял, что там человеческая жизнь гораздо короче, чем у нас, — осторожно сказал Шурф. — Вы быстрее взрослеете, да?

— Ага. Взрослеем… и все остальное.

— А тебя это тоже касается? — тактично спросил он.

— Касалось, пока я жил там. Теперь я здесь, и Джуффин утверждает, что у меня такие же хорошие шансы на долгую жизнь, как у всех вас. Хотелось бы верить!

— Значит ты не старше, а наоборот — гораздо моложе, чем кажется, верно?

Педантичному Лонли-Локли хотелось раз и навсегда уяснить этот факт.