Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

Черт перепрыгнул через голову, представ перед глазами.

— Не спи, иди дальше, — шепнул он, и потряс за плечо. — А я попробую найти душу вампира! Ты помогла мне, я помогу тебе. В Аду нельзя по-другому, око за око, зуб за зуб. Крапива тоже жалит. Бывает и хуже растеньице душит, но это же не повод не тянуться к свету. Верь мне, баобабам труднее приходится, но потом, вона какое дерево, не обойдешь его за один день!

— Я не разумею, — Манька с трудом разлепила веки, голова ее болталась из стороны в сторону в то время, как черт продолжал трясти ее.

— Не надо разуметь, надо запомнить, — ответил черт. — Нежить убивают взглядом, в котором серебро, живая вода и неугасимый огонь! Ну, я пошел?

— Куда? Вернуться помоги! — прошептала Манька распухшими губами. — Все, я умираю! Я больше не могу! Они не уходят…

— Все верно. Им нельзя доверять. Никому. Боль не сможет тебе помочь, она руку твою недостает. Ты думаешь, только люди могут пройти мимо врат, а там и человек, и зверь — все они мимо пробежали. Сама подумай, как благодатный огонь достиг твоей земли, если мать твоя лежит без сознания, отец ни жив, ни мертв, а ты в чреве матери на тот свет ищешь выход?

— Не знаю… — простонала Манька, не разжимая зубов.

— А если оргазм прошел, значит и боль прошла бы! — черт взглянул на нее с жалостью, но показалось холодно, будто смотрел из Сада-Утопии. — Не стони, сам я маленький, не местный, но глубоко в землю могу спускаться, и мысли ваши вижу! Люди молиться любят, примерно поклоны бить, боятся потерять своих близких, а еще мечтают расшевелить общество своей гениальностью. Но боль они предпочитают во всякое время! Первым делом побороть врага такой кровью, чтобы захлебнулся. А враг у человека на всяком месте, где боли нет: ступил в каку — убить собаку, чтобы не срала на улице. Полюбились слоники на камине — убить всех слонов и срезать бивни, чтобы слоники и у сына были, и у внука, и чтобы слоников ему хватило на все времена, а лучше, чтобы каждый купил бы у него слоников. Захотелось рыбки — и передовые отряды загрузились этой самой рыбкой. И никому нет дела, что первый и последний раз человек посмотрел на рыбку-бабочку, что нет больше молочного коралла, который пускал их в свои норки. А без рыбки-бабочки еще с десяток рыбешек ушли в Небытие, — черт сложил перед собой руки и покрутил пальцами, как иногда делал Дьявол. — Ах, Маня, если бы ты знала, сколько любвеобильных людей мечтают установить мировое господство, чтобы всякий, кто не по нраву, мог бы безнаказанно отправиться в печь, в газовую камеру, в расход. А ты пока что живая. Мало ли что болит. Болит — поправляется! Пока гнила, ничего не болело…

Манька заскрипела зубами, повернувшись на другой бок.

Черт и рассуждал, как Дьявол. И сразу почувствовала, что тело ей не принадлежит. Заплывшие глаза едва открылись, руки и ноги одеревенели, кости, будто расколотое стекло, втыкались в мышцы изнутри.

— Не скисай! Не спи! — попросил он. Лицо черта стало решительным. — Я найду разбитые осколки людей, сунувших меня в чрево Мессира! Забрать с собой ты их не сможешь, тела умерли давно, но узнать про их клочок земли — помогут! — он помахал на прощание рукой.

— В таком гадюшнике сам черт ногу сломит! — простонала Манька, прислоняясь к отвесной стене.

Так, когда черный камень становился ею, она быстрее находила свое прошлое, и ей становилось легче, Ад отступал.

Черт поджал губы и помолился. Он почему-то вернулся.

Наверное, не понравилось, что помянула…

Манька слабо улыбнулась, оправдываясь. Вот быть бы ей чертом… Черту прощалось все, даже молитва в самом сердце отрицания любой силы, способной превозмочь Дьявола. Тратить силы на молитву мог только черт. Твердь невзлюбила ее, а значит, в этом принимал участие и Дьявол. Худший враг ее жизни обличал ее или оправдывал перед горстью земли, добывая улики из нее самой против всех, кто прочил ей погибель. Но в первую очередь он обличал ее, Маньку, которая не искала врага и не берегла себя, устраиваясь поблизости от людей, которым даже не пришлось искать ее, чтобы уготовить дорогу в Ад. Больше всего на свете Дьявол ненавидел Богов, которым ничего не стоило захватить клочок земли, дарованный человеку. И расплата была одна — боль!

Боль приходит в землю с Богами.

Дьявола не волновало, что о нем подумают, он был Богом, и не рыскал в поисках Благодетеля. Сама она была Дьяволом, маленькой частицей его обгоревшего сознания, которая перестала быть им, но получила еще один шанс войти в жизнь, как его образ и подобие — со своей землей, со своим мудрым началом, как Бог. Ее голос был услышан, вопль достал его ушей, и Господь пришел, чтобы открыть ей: Господь не закусывает соплями, он решительно искореняет зло, протянувшее к нему ручонки — и не ждет, что ему будут кричать: браво! браво!

Каждое слово причиняло ей боль — бессилие и ненависть выжигали ее изнутри. Она пылала, как головня, физическая боль мешалась с муками духа, муки духовные открывались новой физической болью, тело горело и плавилось, как камень, и было мертво, и еще дышало… Золотая монета ушла в плоть и растеклась по телу, образуя тонкую кожистую пластину, отделившую плоть от лавы, но Манька видела, что внутри ее огонь, и снаружи огонь, и там, где разъедало пластину, боль становилась как море, уместившееся в одной язве.

— Не могу определить, какой головой тебе думать! — чуть улыбнувшись, произнес черт, подойдя ближе. — Кровь из земли, добытая в Аду, памяти не имеет. Но живым людям дано понять, а ушедшим не дано. Не тратить время на воспоминания, значит, приблизиться к тому, что, прежде всего, дает земле покой и зрение видеть Свет. Твои крепости пали, стоит ли оплакивать их здесь, когда святая земля лежит у богатого в гробу? Сам Дьявол не смог бы повернуть время вспять. Здесь одна дорога — в Небытие. Беги, как никто не бегал, собирай боль и уноси ноги, и лети, как ангел, если сил нет бежать. Чем меньше боли оставишь, тем больше шансов увидеть старых знакомых. Я принес тебе привет, но вижу, не время. Выпитая тобой кровь не принадлежит вампирам. Ты пьешь свою, а они твою — чувствуешь разницу? Ты не вампир — это твоя кровь. Они уже не смогут помыкать тобой, держась за эту плеть. Когда земля принесет тебя, лучше, если тебя не станут обвинять, что ты, попав на клык вампиру, ничего не сделала, чтобы обломать ему все зубы, которыми он присосался к твоей шее. Если я буду причитать: Ах, Маня, как тяжело тебе пришлось! — делу не поможет, но появится еще один Бог. Люди всегда ищут утешение, вместо того, чтобы поднять землю. В Саду-Утопии не рождаются толпами. Здесь каждый сам за себя! Око за око, зуб за зуб!

— Я не могу! Не хочу! Зачем мне жить? — Манька боролась за жизнь, или за смерть, и казалось, прошла уже вечность. Неужели собранных улик было недостаточно. Она уже не корчилась, она лежала смирно, позволяя боли вырвать ее из земли. Что-то было не так, где-то ее божественное происхождение давало сбой.