Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

Сильное притяжение не давало сойти с траектории полета, закручивая спираль, каждый раз все круче и с меньшим радиусом. Наверное, так чувствовал себя любой, кто умудрился перейти границу жизни и смерти, был поставлен перед фактом существования Небес и отправлен Духом Истины назад, открывать свою истину.

Странно, черный пространственный коридор с множеством белых звезд вдруг стал белым, стремительно сужаясь в щель, и где-то там впереди открылась пасть…

Убьюсь!.. Раздавит!.. НЕ ХОЧУ!!!

Манька почувствовала толчок от падения, ее вырвало…

Прямо на Борзеевича. Он склонился к груди, прослушивая сердечные удары, мягко держал за руку, считая пульс.

Примечательно, но на этот раз он не съязвил, не выругался, лишь облегченно вскрикнул, когда она открыла глаза, виновато уставившись на свою нечистоту на его волосах и бороде.

— Пущай, я уберу, уберу! — едва выдохнул усталый, измученный переживаниями старик, заметив устремленный на него взгляд. — Слава Дьяволу, вернул Ирод!

Лицо его просветлело, разглаживая глубокие морщины.

— У-м-м-а-у-у-у-мммм… — промычала Манька в ответ, пожалев, что губы не двигаются. Где-то там, в сознании, она все еще летела с немыслимой скоростью, и теперь ей казалось, что неустойчивый мир вокруг плывет вместе с нею, наваливаясь в бок и раскачиваясь.

Но она обрадовалась — все позади.

Ирод?.. Ирод?.. Манька наморщилась, проверяя свое состояние.

Был такой царь — там, среди неведомых народов, среди невиданных времен. Не тот, который приютил Спасителя… Его дед. Борзеевич часто его поминал и жутко уважал. За мудрое правление. Поговаривали, что он убил всех младенцев до году, но Борзеевич объяснял убийство по-своему…

Взять, к примеру, геноцид народа. Если выжил народ, хорошо, есть и пострадавшие и виновные. Не выжил, нет ни того, ни другого. Победителей не судят. Было убийство, не было, кому это теперь интересно? Главное, есть тот, кто потребовал сатисфакцию. А сатисфакция осталась без удовлетворения, нет ни Ирода, ни народа. Ирод умер… от старости. Народу сначала раскроили череп, но он живучим оказался, разогнали по концам света, чтобы сказать в свое оправдание уже ничего не мог — значит, было.

Лишь массовое убийство могло запредельно переплюнуть кошмары, которые на глазах у человека каждый день. Образ мученичества и ужасов, от которых Сын Человеческий спасал людей, должны были быть глобальными. Умерщвление от руки всякой гнили каждому знакомо. Тот педофил, этот ремня из рук не выпускает, другой откреститься не знает как, доказывая, не зачинался потомок семенем — ветром надуло! Вроде бы и грех, но не грех лижет человека — просторно мученический образ погладил всяк и каждого. Главное, выбор есть: можешь педофилом на ребеночка посмотреть, а можешь ребеночком на педофила — никто не заглянет в твои мысли… Йеся болезнь свою не скрывал, лобызая малых детушек, с любимым учеником-недорослем так и вовсе вершил всякие таинства, и ученик тот в любое время преклонялся к груди Спасителя, ввел и узаконил однополые лобызания.

Морду ему били, за такое в любое время бьют, но оправдали, ибо Сын Божий, а Божьему Сыну все дозволено.

Ругать себя как-то не сподручно. Куда как безобидней назваться младенцем, пристроившись к ребеночку. И кто вспомнит Дьявола, который смертельно ненавидел родителей, проводивших сыновей и дочерей своих через огонь Ваала, чтобы Молох был с ними во все дни жизни их, если Спасителя самого чуть не убили? Ваал не на глазах — поди-ка, найди родителя, кинувшего ребеночка в костер! Значит кидали, если спаслись. А убиение невинного — вот оно, да такое, что трупами поля удобрять можно. А еще лучше, если все апостолы детьми назовутся. Как говорится, в устах младенца глаголет Истина — память еще при земле и дождь проливается на землю…

Соблазнятся разве матери после такого рассказа Иродом, если девять месяцев вынашиваемые младенчики лежат в кроватке и невинно пускают слюни?!

Ну и пусть, что, когда войдет к ним Сын Человеческий: «восстанут дети на родителей и умертвят их». А пока-то безобидные слюнявчики! До того времени, когда войдет, еще дожить надо. Но после, хоть замолись на свое чадо, если Я, Сын Человеческий пришел, чтобы пить вашу кровь. Ха-ха-ха, мамаша, о болезни ли вам сейчас думать, когда ребеночек ваш вам в лицо тычет, именно вас обличая болезнью?! А как вы хотели, верноподданный Мой, не на словах, а на деле, ядущий Плоть Мою и пьющий Кровь Мою… «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, и ядущий Меня жить будет Мною.» Я вместо него, Сын Божий перед тобой. Парю в облаках, выхожу из уст, спускаюсь в чрево — и держу голову его. Вы ему в глаза, а Мои слова с кровли. Вы сказали — и забыл, а Я буду молотить день и ночь. Я же не сказал, когда сказал, придет Сын Человеческий, что именно Я приду — вот, сосед пришел… «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». Горло перегрызу за стадо свое! Не поверите, мельничный жернов у вас на шее — и сами вы уже утонули. Мысли и мечты ваши берут за душу только вас.

Ни один убийца не радуется, когда на него глаза людям открывают — истина не нова.

И врага уже как будто нет, как будто неведомая сила, а не вампир, хорошему человеку в Ночи шепчет на ушко, чтобы Днем услышано было с кровли… И так вампир избежал мученичества чудесным велением божьего происхождения, но мученик. Ищут, а значит, прятать надо, защищать всеми своими помыслами. Оправдывать. В долг ссудить и забывать. И внимать, как дитю, который происки готовить не умеет. А иначе, как хорошим стать? И страшно напуган народ Дьявольскими кровожадными соблазнами. Все как один встанем! Решимости у народа, хоть отбавляй — и страшно напуган Дьявол, раз не кажет лицо. Значит, победили. Значит на правильном пути.

Вот только педофилов меньше не становится…

Если собрать трупы умерщвленных родителей и умерщвленных младенцев — поля удобрять можно. Но ведь это где-то там?! А мы хорошие?! Ну, в конце концов, не Сына же Человеческого обвинять, если у человека кровлю сносит…

Так думал Борзеевич, Манька не соглашалась: в каждом человеке было и хорошее и плохое, у кого-то больше, у кого-то меньше, у вампиров быть хорошими получалось лучше других. На лице написано: «хороший». А если дело разбирать, то у всякого дела есть и хорошая сторона, и плохая. Но сейчас, пожалуй, разобралась бы, и поддержала его. Похохотали, посношались, пообщались, разошлись и забыли… младенцы… А ты живи с этими всю жизнь и терпи, в то время как младенцы грызут твое горло. Поркой вампира не вылечить, но на младенца у кого рука осмелится?