Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

— Был бы бомж, ты бы болела, но не так. И приказать смогла бы, чтобы не пил, — Дьявол присел на краешек постели, вытирая руки о тряпку. — Это не так сложно, убрать из себя случайного прохожего, которому предложили с дороги отдохнуть. Это не вампир, который каждый день помнит, что надо рубить твою голову, чтобы жизнь казалась медом…

— Ты сам говоришь, это враг, — рассудила Манька, взяв на заметку, что и избу-баньку надо хорошенько промазать маслом. Самой, а то как-то нехорошо получилось, они живут, а Дьявол за ними прибирает, а она вместо спасибо ему выговаривает, но отступать она не собиралась — накипело. — Мы звери, но в твоем понимании. А людям до твоего мнения дела нет, они любят себя такими, какие есть. Ты ведь тоже не опираешься на их мнение. Больше, они не хотят быть такими, какими ты желаешь их видеть. Им нужен другой Бог, и они его придумывают. А я разве другая? Я не знаю, я вижу, им хорошо без меня. И без тебя. Просто мне не поднять этот камень, который меня придавил.

Дьявол загадочно улыбнулся. Ехидно улыбнулся, положив масленку на табурет у изголовья.

— Вампирам, Маня, хорошо без тебя. Но ночь не строит иллюзий. Она темна, и звери охотятся за вами. Мои сенсоры обращены во все стороны, и повсюду я вижу только твою глупость и твою смерть! Горе не пришло бы, если бы ты хоть как-то встречала его.

— Что мне делать? Я слабая, как никто другой. Будто я уже умерла! Всем что-то надо. И мне. Ты свободен, а мне нужна крыша и стены. Я так не могу, когда ветер, когда снег, когда звезды под ногами и над головой.

— И во мне! — подсказал Дьявол.

— И в тебе! Ты часть этого мира, — согласилась Манька.

— Не часть, я этот мир! — поправил Дьявол.

— Ну, а я ищу укрыться. Я не могу стать тем, что есть ты. Вампиры ничем не отличаются от меня, от другого человека. Им не докажешь, что они вампиры. Или оборотни. У них тот же генетический код, те же гениталии.

— У каждого вампира на лбу стоит печать, — усмехнулся Дьявол. — Как у Каина, который убил брата.

— Тем хуже для меня. Каждому, кто убьет вампира, отомстится в семьдесят семь раз. У меня тоже на лбу стоит печать, и каждый, кто убьет меня, семьдесят семь раз будет благословен. Может быть, поэтому меня убивает любой, кто встретит.

— Не рви мне душу! — опечалился Дьявол, и тут же пожал плечами. — Это же закономерно. Любой, кто придет к тебе, как друг, натолкнется на цинизм в твоем имидже, и примет на себя проклятие от земли вампира. А кто придет с любовью к вампиру, примет благословение от его души. Ну так, не благословляй поднимающих вампира! Не будь как Авель, который исключил меня из своей жизни. Кровь поднялась от земли, а сознания я не нашел. Закон один для всех. Разобрались, называется! Ты единственная, кто знает меня так, как не знает никто! Вот скажи, каков бы был твой выбор, если бы я и люди встали по правую и левую стороны?

— Ты конечно. Я не знаю ни одного человека, кто умел бы быть таким. Не потому что ты Бог. Даже если бы ты был Дьявол, которого придумали себе люди, и которому вдруг приспичило покрасоваться передо мной. Я бы соблазнилась и отрастила себе рога и хвост. Или залезла бы в котел, чтобы черти, повизгивая, подкладывали под котел поленья. Просто ты такой — демонстративно-интеллектуально-всесторонне развитый. С тобой не соскучишься. Хоть в костре, хоть у костра.

Манька покраснела.

— Ну, не совсем то, что мне бы хотелось услышать, — признался Дьявол. — А каким был бы твой выбор, два года назад?

— Люди, конечно. Ради места среди людей я решилась на это отчаянное и безуспешное предприятие, — подумав немного, ответила Манька.

— Вот! А ты говоришь, благословения нет в твоей печати! Она благословляет людей на смерть, когда они проклинают тебя, как твои враги, а тебя, возможно, на бессмертие.

— А у вампира наоборот? — она вопросительно взглянула на него.

— Ну, посуди сама: пришел человек к вампиру, отдал, потом понял, вампир, поживившись, оставил его ни с чем. И разумно полагать, что он не раз вспомнит, как больно засматриваться на лобное место вампира. Живота не жалея, он закроет себя в следующий раз. Через силу, но переступит. А вампира печать благословляет на смерть. Он несется по жизни, собирая сокровища, которым нет цены: стада, жен, поет и пляшет, не рыскает в поисках пищи, как оборотень, она сама его находит. И никогда не задумается, отчего ему так везло всю жизнь, сколько раз ему приходилось убивать, что такое боль, и кто такие — люди.

— С места, где прозвучало «бессмертие», поподробнее, пожалуйста, — нахально попросила Манька, поправив подушки за спиной. Она отжала носовой платок, мокрый от слез, завернув его в конец простыни.

— Ну, Маня, в огне ты почти не горишь. В воду пробовали, тонешь, но, если поддержку дать… Еще остались медь и железо. Я смотрю на тебя, и не понимаю, в чем проблема? Ты была менее пессимистична, когда спала в шалаше из еловых веток. Разве мы остались в дураках? Так что же ты кричишь всему миру о своем поражении? Вот она — твоя благодарность! — осуждающе омрачился Дьявол.

— Да не знаю я, кому размозжить мозги сначала: Благодетельнице, вампиру, или не искать их уже? — с отчаянием в голосе оправдалась Манька. — Разве в Аду я буду более несчастной, чем я есть?

— О! О! — Дьявол изумленно округлил глаза. — Плохо ты измерила Ад! Может, только ходила вдоль? Надо было поперек попробовать. Ладно, исправлю, когда попадешь туда снова.

— Да разве я об этом?! — рассердилась Манька. — Понимаешь, у меня ведь не только надежды нет, души у меня нет! Это наказание, или что? Что мне Ад приготовил: буду я как тот паренек, влюбленный в вампира? Естественно, что я боюсь! Только не змеи, которым голова его забита, Фу-у-у! — она брезгливо передернулась. — А у меня-то их сколько?! Я ведь видела, ты мне их обратно засунул! Я готова претерпеть, чтобы их убрать, но не выдержу еще одной светлой мысли о вампирах!

— Ну и загадала ты задачку! — Дьявол сделался печальным. И не сдержал хохоток. — Ранним утром умрешь в своей постели. Как не было тебя, так и не будет. Но голос твоей нелюбви был услышан здесь и сейчас. Клянусь, что нет такой силы, которая застала бы врасплох твою землю новым обманом. Твоя кровь. Не умирай пока, — жалобно попросил он, забирая у Маньки платочек из рук, громко высморкнувшись в него. — Может, что-то еще успеешь ей сообщить, завещая самою себя!? — он стал серьезным. — Много умных мыслей в моем мире и люди там все те же, только нет у них ни ненависти, ни горестей, ни боли. Чисты, как прозрачный кристалл. И все они выросли в моей колыбели. И простили долги, расстраиваясь лишь в одном случае — если земли нет под ними. А твоя земля узнала бы тебя, даже если бы мне пришлось создать миллион клонированных Манек. Так и так происходит в мире, но ты не стала бы считаться с человеком, который пил бы святую кровь другой сущности, а следовательно, не слаще и вампирам будет твое исчезновение! Благополучию твоему не буду городить огород, но если что, помогу перегореть в некоторых местах менее болезненно.