Анастасия Вихарева - Там избы ждут на курьих ножках...

Разве не сказал Спаситель, что он пришел разделить родителей и сына, свекровь и сноху, брата с братом, со всеми, кто мог бы поднять его над вампиром? «Истинно — сказал он, посылая человека продать землю и раздать нищим: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной.

Да, на земле вампира гонение, а он получает во сто крат. Во время гонения. В этой жизни. Не об этом ли мечтает человек?

И кто вспомнит сироту, которую Спаситель разделил с матерью, и которая гниет в своих пеленах в больнице, потому что в доме младенцев уже лет десять нет места? Или ребенка, которого мать и отец привязали к кровати, чтобы не украл ночью корочку хлеба? Человек не думает, что именно ему предстоит стать этой матерью или сиротой, или брошенной женой, или обманутым мужем, или нищим у порога вампира — в словах вампира он пьет мечту.

Но про жизнь вечную — это он поторопился. Я не человек, я Бог — больший, чем вампир. И поступлю как вампир. Я же не смотрю на землю со стороны. Я могу пройти по ней, поднять всех червей, стать ими, выбрать самых тощих и самых жирных.

Все перед человеком — и войны, и глад, и голод, и болезни, и проклятые, и избранные — все, что обещал Сын Человеческий, когда сказал, что будет, когда придет в этот мир. И стало так. Ходит среди людей, а люди не видят и не уразумеют. И ждут чуда, как те крепостные крестьяне, которые молились ему день и ночь, и не ели белого хлеба… Неужели же нищета и гибель миллионов верующих не доказала, что ни одна их молитва не достала ушей Бога?!

— С другой стороны, красиво жить не запретишь! Откуда красоту-то взять, если не забуришься на чужое поле? — Манька тяжело вздохнула. — Пожалуй, знай я заранее, как все обернется, не мешкая помолилась бы на себя. Сносила железо, а разве что-то изменилось?

— Ты проклята. Бремя вампира накладывает отпечаток на каждого, кто приходит к тебе, — сказал Дьявол. — Вампир пасет тебя жезлом железным. Да, ты его открыла, но железо было предназначено не ему, так вампира не достанешь.

— Его никак не достанешь, — рассудила Манька. — Он всесилен. Что бы ни делал вампир, люди не умнеют. Пока у человека есть корка хлеба и пакет денатурата, будет терпеть. А нет, умрет.

— Сохранить землю — убить любой начаток вампира. Кому как не мне знать, как день становится ночью, и все воры и разбойники выходят на дорогу! Любой Царь, — голодный и злой — прикрывает себя именем Бога. Вся куцая жизнь его приурочена к подвигу. Какой подвиг, если он убивал людей и отдавал землю людям, которые не умели жить в мире с местным народонаселением? Сколько моего народа ушло с лица земли, когда вампиры перестали бояться человека? Не скажу, что они не сами тому виной. Тем хуже их грех. Они думали, что в них победил человек, когда прикрыли вампира, наделив его человечностью. И многие народы, которые не держали в руках меча, ушли в один день. Много ли славы такому герою, который рубил головы безоружных? Но люди помнят его, а не народ, который не искал смерти. Пусть будет проклят такой народ, — благословил Дьявол. — Он не заслужил другого господина. И ты проклята. Так что не вздумай мне жаловаться! — пригрозил он. — До тысячи родов проклинаю, убившего зеленого человечка. А теперь посчитай: средняя половозрелая плодовитость наступает в двадцать пять лет. Двадцать пять тысяч лет могу издеваться над народом.

— Ну да! На третий и пятый род! — вскинулась Манька.

— На третий пятый год человек может только войти в собрание Бога, не будучи специально обучен всему, что я даю ученику. Ребенок, который в пеленах имеет в себе Закон, имеет в себе генетическое право первородства. Он никогда не станет хвостом, даже если его проклянут. Такой народ обладал телепатией, левитацией, телепортацией и мог позвать на помощь людей из космоса. Поэтому, когда вампиры не могли подмять народ, убивали всех, включая младенцев. И первым делом переложили свой грех на мой народ, который убивал интеллект младенца, поднимая человека.

— Но если жрецы могли лечить людей, укушенных вампирами, значит, есть способ? — поежилась Манька, дожидаясь, когда Дьявол проклятия свои завершит.

— Жрецы не лечили вампира. Они лечили человека и искали вампира, чтобы украсить им Небо, — ответил Дьявол, с некоторой иронией, видимо, заметив, что Манька думала о чем угодно, кроме как исторгнуть угрозу своей жизни. — Это была самая настоящая война. Полчища вампиров изрыгали проклятия на людей, призывая под свои знамена. В небытие ушли знания, города и селения стали руинами, погибли миллионы людей, — Дьявол помолчал, взглянув на нее с жалостью. — Ты ждешь, что я пролью слезу, стану бить вампира… Но разве не я разрушил крепость человека? Вышел огонь из среды его и пожрал в назидание народам, которые смотрят и понимают, что значить быть вампиром и человеком. Представь, что планета, на которой ты живешь, это музей под открытым небом. Войны на каждый день, разврат, человеконенавистничество, матери пожирают плоть своих детей, дети — плоть родителей, в каждом слове желание учить и уничтожать…

Это мудрость всей вселенной, которая может увидеть весь ужас, когда мои проклятия человеку становятся бытием.

Манька молча согласилась. Знала, нечисть не остановится ни перед чем. Каждый день видела, как втаптывают человека в грязь. Не было роддома, в котором бы не лежал никому ненужный ребенок. Каждый день кто-то кого-то грабил, насиловал, убивал. Война шла всюду, то громкая между народами и оппозициями, то тихая, между соседями и с властями. И везде веселился народ, влюблялся, превозносил себя до небес… Но Дьяволу ли не знать, что только нечисть могла порассуждать здоровой ясной головой.

А она…

Год назад ее знания ограничивались тем, что она прочитала в книгах, написанных рукой вампира, ибо человек изживался, труды его оставались тайной для народа. Много ли она поумнела с тех пор? Кому как не ей знать, что мысли, которые прививал Дьявол, улетучивались, как только первый луч солнца касался ее головы. В том-то и дело, что лучи не проникал в нее, они был снаружи, а Истина Дьявола иже с ними. А она оставалась во тьме. И, кажется, зрила глазами, но Город Крови исторгал из себя одну только глупость. В делах житейских истина Дьявола никак не приближала ее разумному началу.

Взять ту же соболиную шубу Бабы Яги — простой житейский пример! Как хорошо было бы накрыться ею! Так ли бы поступил вампир? Даже не вампир, просто разумный человек?

Дьявол не снимал плащ, даже когда спал, и нисколько не мучился совестью, когда она коченела от мороза, накрывал ее изредка в последнюю неделю только краешком, когда помогал заснуть. Она словно проваливалась в пространство — снаружи ничего не было, но мерещиться начинало разное, от чего бросало то в дрожь, то в холод. То галактика на нее наползет, и проскочит она миллиарды звезд. То застрянет в каком-то месте: черная громада, где варится такое варево, что не опишешь словами, и плющить начинало там. А то привидится город, который не мог существовать ни на земле, ни на небе. А если вокруг себя посмотреть, то все виделось в серебристых струях света…