Анастасия Вихарева - Там избы ждут на курьих ножках...

— Отдай демона на заклание, тогда полечу! — пообещал Дьявол.

— Не рано ли уговаривать начинаешь? — оторопел старик.

— А ты подумай, — попросил Дьявол.

— Ой, какие, Маня, подсвечники у вас красивые, один дракон, второй дракон, третий… — вскрикнул старикашка, округлив и без того круглые глазенки. — А я как-то во дворец захаживал, там того же мастера произведение: девица красоты неописуемой, на голове кирпич, а на кирпиче тазик с цветами… — Он долгим взглядом посмотрел на удивленную Маньку и обернулся к Дьяволу. — И что? Как мне объяснить, что линии мастера имеют некоторую пространную природу и те же руки мастера легко лепят и Сатану, и Спасителя?

Дьявол хитро прищурился, но Манька уже догадалась, в какой дворец захаживал старик Борзеевич.

— Вы меня имеете в виду? И Благодетельницу? Только это на меня возложили кирпич и тазик с цветами…

Старик изменился в лице, только сейчас заметив, что на шее Маньки висит медальон: крест крестов и золотая монета. Взгляд его сразу стал завистливым, пальцы слегка задрожали, он поперхнулся и подавился. Откашлявшись, старик Борзеевич вышел из-за стола, приблизился к Маньке, слегка нагнувшись, обеими руками взял медальон и поднес его к глазам, поворачивая из стороны в сторону. Попробовал золото на зуб, и вдруг зуб обломился и оказался у него в ладони.

Старик Борзеевич долго пялился на зуб, будто не верил, что он выпал.

— Что, неймет? — поиздевался над ним Дьявол.

Старик ничего не ответил, сунул руки в карманы и весь обиженный с укоризной повернулся к Дьяволу. С минуту между ними происходил молчаливый разговор, будто стояли друг перед другом ростовщик и ободранный до нитки господин. Весь вид одного выражал торжествующее злорадство, второй пытался что-то сказать, но сказать ему было нечего, ибо он был обобран — и не скрывал ростовщик.

— Манька, — вдруг заорал старик Борзеевич с каким-то заливистым задором, от которого Манька оторопела. Она еще не насладилась завистью истинного знатока ценностей, обладателем которых была, ожидая более обходительное обращение, и вскрик показался не к месту… — Сейчас Луна выйдет! Полная! Пошли скорее смотреть, как люди в зверей оборачиваются!

Дьявол тоже заторопился, посмотрел куда-то сквозь стену, передернул затвор двери, и она проехала в сторону, выставляя в качестве щита зеркало. Потом он провалился сквозь стену, и Манька смекнула: то же самое он проделал в бане. Она бегом поднялась на чердак.

Старик с одобрительной улыбочкой уже смотрел на то, что творилось на поляне.

Снедаемая любопытством, нисколько не стесняясь, Манька бесцеремонно отпихнула старика, и высунулась в окно сама. Старик Борзеевич пролез под нею между ног, выставляя голову наружу. Манька недовольно поморщилась и уступила ему чуть места, отодвинувшись в сторону.

Огонь поленьев освещал поляну.

Но освещал ее не только огонь поленьев — полная луна вышла из-за леса и лила на землю свой призрачно-желтый свет. По всему небу рассыпались крупные мириады звезд, подмигивающие своим мерцанием.

Из палаток, что стояли на поляне, выползали люди, корчились на земле и, успокаиваясь, вставали на четвереньки. Тело их начинало меняться — оборотни на глазах приобретали вид совершенных животных. Зверь-оборотень чем-то напоминал волка, но гораздо крупнее — и все же что-то в нем оставалось человеческое, но то был не человек. Острые клыки зверя можно было разглядеть даже на таком расстоянии. Весь вид оборотней внушал и отвращение, и ужас, и восхищение гибкостью и пространственной координацией движений.

Не зря вампиры вселяли свое сознание в зверя.

Глаза их светились раскаленными углями, вбирая свет луны и окрашивая его в цвет крови.

Оборотни неторопливо прохаживались по поляне, поджидая, когда остальные пройдут превращение. Из леса выходили новые звери, и теперь их было столько, что Манька растерялась.

— Да-а, — с какой-то задумчивостью произнес Борзеевич, осматривая врага, — хорошо, что солнце на другой стороне светит так же солнечно, как светило днем. Им одну ночь на всех — ох, какая резня начинается! Помилуй меня, Дьявольское терпение! — помолился он, дотронувшись перстом до Манькиного креста, который чуть-чуть торчал из-за рубахи. — Смутно припоминаю, как с меня снимали последние портки, когда оно у него закончилось…

— Вы про мрачный период? — уточнила Манька, кусая губы.

В глазах ее застыл ужас. Четверо оборотней вышли на свет перед самой избой и завыли. И оборотни, выстроившись на опушке, завыли в ответ. Манька заметила, что рычание их было, скорее, подстегивающим, перед тем как предпринять что-то, они переглядывались между собой, не издавая ни звука.

Борзеевич кивнул. Манька заметила, что руки у него дрожат, сжимаясь в кулаки. Но на лице заиграла зловещая усмешка, будто он долго ждал этой минуты…

— Ну, мы что, воевать сюда пришли, или зверями любоваться? Давай, заряжай свой арбалетик, — он подтянул к себе охапку стрел, и подтолкнул к Маньке лук. — А то Дьявол меня все корит и корит, а у самого ни в одном глазе из девяти не пристреляно. Когда бы не попросил, все время криво прицел срабатывает! …

— А я это…я стрелять не умею! — отчаянно покраснев, призналась Манька.

— Учиться никогда не поздно, — философски заметил Борзеевич, но в голосе прозвучало сожаление. Он, очевидно, надеялся поглазеть на стрельбу мастера.

Старик вложил лук в Манькины руки, но не горизонтально, а перпендикулярно, с легким наклоном, покачал его и так и эдак, и Манька почувствовала, что лук лежит правильно. Так она могла контролировать угол наклона стрелы. Лук был легким, удобным. Забыв про оборотней, Манька перенимала опыт, присматриваясь к уверенным действиям Мастера Гроба.

— А не так… Вот так! Мягко берешь за тетиву, — показал он, прикладывая ее руки к луку. — Пальчик вот сюда… видишь, и стрела у тебя уже как живое существо! Мягко целься…

Стрела чуть ли в половину не долетела до примеченного оборотня.

— Стрела не пуля, и пули так уж прямо не летят! — успокоил он ее, подбадривая одобрительными восклицаниями. Борзеевич обретал уверенность: руки дрожать перестали, сам он стал спокойным, будто бил оборотня каждый день.

Манька смешалась. Она вообще не понимала, как стрелой можно кого-то убить?!

— Ты тетивочку-то натяни поглубже на себя, и ложи ее вот так… Пальцем стрелу придержала, вот она и не долетела… — подсказал он на ошибки. — И пускай между пальцев, — старик проследил взглядом за траекторией полета. Еще одна стрела улетела куда-то в сторону. Даже не в ту сторону, в которую Манька целилась. Но Борзеевич покряхтел удовлетворенный. — На ладненькой тетивочке, а тетивочка у тебя ладная, стрелы желобок должен лежать с огромной любовью! Стрел много припасено, научишься! Хочешь попасть в сердце, целься в голову, и ветер не упускай из виду! Ты ближе стрелу-то подпусти! Ой, я смотрю, стрелы заколдованные у тебя! Такими и без лука стрелять милое дело! Научил бы меня, Благодетель, своему колдунству, — проворчал он. — Может, еще бы кто спасся!