Ольга Обломова - Чужая судьба

— Ч-ч-то? — губы становятся какими-то безвольными, язык неподвластным, и даже это короткое слово дается с трудом.

— Ах, Ваше Величество, Ваше Высочество, прошу простить меня неразумного, трусливого, — все так же потирая ручки и сладенько улыбаясь, подобострастно тараторит толстячок и только в маленьких глазках светится издевка и презрение, — да только дошли до меня нехорошие слухи, что вы решили меня разменять. О, такому мудрому величеству, высочеству виднее, конечно виднее, да только мне ничтожному жить хочется, ой как хочется жить, Ваше Высочество. Вот и решил я подстраховаться, хе-хе. Именно, именно подстраховаться.

Эти бесконечные повторения, эта нарочитая игра с такой ясностью показывает презрение маленького толстячка по отношению к принцу, что страх уходит смываемый гневом. Даже не гневом, яростью — в глазах зажигаются багровые огоньки. Вовремя заметивший опасность эльф стремительным движением набрасывает непонятно откуда появившуюся материю на голову принца. Но не успевает. За миг до того, как ткань закрывает лицо, глаза жертвы встречаются с голубым льдом глаз застывшего телохранителя. Искры взрываются багровым пламенем, с губ срывается приказ:

— Убей их!

И темнота окутывает лицо. Теперь о происходящем можно судит лишь по звукам: вскрик, глухой хруст, грохот падения, звон разбившегося хрусталя, звон столкнувшейся стали и глухой стук падения тяжелого тела. В общем, принц и не сомневался в исходе схватки, а потому и не прислушивался к происходящему в комнате. Он готовился. Закрыв глаза для большей концентрации, он попытался увидеть багровое пламя собственных глаз. Затем, ухватив два призрачных огонька, по тонкой нитке повел их вглубь собственной головы. Когда из глаз ушла последняя искорка, два костра потянулись друг к другу, слившись в один. Теперь, очень осторожно багровый огонь жидкой дымкой потек, тонкой пленкой обхватывая голову. Затем плотным ручейком спустился вниз по позвоночнику. После того, как ставший темно-коричневым столб застыл вдоль спины, он дрогнул и вновь потек, жидкой пленкой обхватывая тело где-то под кожей. Когда все тело оказалось обернуто коричневой магией, из пленки стали отходить тонкие ниточки силы, пронзая все тело мелкой сеткой и собираясь в районе солнечного сплетения компактным клубочком. Закончивший плести самого себя клубочек стал медленно вертеться, постепенно ускоряясь, пока не превратился в маленький вихрь. Он все крутился и крутился, медленно из середины меняя коричневый цвет на красный — принц чувствовал адскую боль в груди, но терпел, понимая, что от этого зависит его свобода. А возможно и жизнь. В его внутреннем зрении маленький вихрь уже весь светился красным, и этот кровавый цвет расходился по тонким нитям паутины, пронзающим его тело. Что сопровождалось нудной, зудящей болью. Наконец, и эта пытка была окончена, вся сеть Тайвера взорвалась, исчезая, в огне невыносимой боли и… и все. Принц был свободен. Переведя дыхание, он уже собирался броситься в стремительную атаку на Перворожденного, однако не успел.

Занятый освобождением принц не обращал внимания на то, что происходит в комнате. Не слышал восхищенных слов эльфа, ошеломленного скоростью и силой Подчинения, не ощущал движений своего противника, когда тот доставал из одежды темный, как пустота Камень. Сосредоточенный на себе, принц даже не почувствовал, когда подошедший эльф порезал его запястья и темная, густая кровь пролилась на подставленный камень. Не слышал пения заклинания, не чувствовал сгущающейся магии, но когда, уже освобожденный, хотел вскочить, тряпка слетела с лица, по ушам ударил крик окончания заклинания и глаза ослепила вспышка черного света, обволакивающая сознание. Принц судорожно дернулся и неловко сполз с кресла на пол — лишь открывшиеся глаза светились темнотой.

Дина смотрела на него издалека. Любовалась им. Его длинные черные волосы мягкой волной спускались на плечи, спину. Как странно, она ведь не любила длинные волосы у мужчин. А уж такой девчачьей длины, ей понравиться не могли совсем. Да что там! В наш просвещенный век всеобщего равенства не каждая девушка носит волосы такой длины! А он носил. И ему на удивление шло. Эти темные волны изумительно подходили его бледному, узкому лицу, да и всей стройной, изящной фигуре. Его внешность не ярка, не стандартно-модно красива. Она аристократична. Наверное, именно так и должен был бы выгладить пресловутый принц. Ему удивительно подошел бы белый конь. Или в наш век скорее крутая белая тачка? Но, впрочем, какая разница.

«Какая разница, какая разница, — приглушенно шептала Дина, мучительно вцепившись белыми пальчиками в грубую кору дерева. — Все равно он не мой принц. Но почему, боги, почему?».

На глаза навернулись слезы боли и ярости. Как она могла так глупо и бездумно влюбиться? И в кого? В этого ловеласа?! В пустого прожигателя жизни?! В представителя того племени мужчин, которых она так презирала. Как же так получилось?

Судорожно вздохнув, она, наконец, отцепила руку от дерева и вытерла слезы. Попыталась успокоиться. Как ни странно ей это почти удалось, жаль правда, что только внешне. Решительно тряхнув головой, она смело направилась к мужчине, спокойно сидящему на берегу озера. Она больше так не могла. Им надо было поговорить. Сейчас. Им надо было все выяснить. Лучше горькая правда, чем бесконечная надежда, бесконечный страх и боль. Да, так будет лучше…

Домой Дина вернулась уже ночью. Зажгла свет, зачем-то прошлась по комнате. Села на кровать и оцепенело уставилась в одну точку, а потом, неожиданно, упала и расплакалась в подушку. Горечь исчезла, исчезла ярость, осталась только боль — яркая, большая. «Лучше бы я ничего не знала», — рыдала Дина, вспоминая короткий и такой тяжелый разговор у озера, вспоминая свой страх, свою боль и бездумную прогулку по лесу. Тогда у неё в голове все крутился вопрос «что делать?», но ответа не находилось. Да и не думала она над ответом, не могла думать тогда. А сейчас? Разве можно что-то придумать в такой ситуации?

«Он обречен, обречен, а я дураааа….». Слезы закончились, высохли, ушли, голова стала пустой и гулкой. И в этой пустоте затерялась одинокая мысль. Уловив её, Дина задохнулась от ужаса.

«Я не могу, не могу… Но это шанс. Единственный. И все же нет. Или да? Ведь не получится же… Или…». Ворох посторонних мыслей ворвался в голову, закрутился дурацким вихрем, но эта, первая, никуда не уходила. Почему она пришла ей в голову? Видимо из-за слова «обречен». «Последний шанс обреченного» — так это называлось.

Неожиданно резко Дина встала — по стенам метнулись тени. Не обратив внимания, подошла к шкафу, достала ручку и толстую, общую тетрадь. Дневник. Открыв на чистой странице, вновь застыла, смотря в никуда. Через довольно продолжительное время вздрогнула, встряхнулась, посмотрела вниз, на чистый лист. И вместо даты решительно написала: «Любовь и смерть». Вновь ненадолго задумалась, а потом быстро, на одном дыхании вывела текст: