Екатерина Пекур - Предатели Мира

К тому же, известный факт, что Город Мудости — древняя Хина — стоит на карстовых пустотах, и никто из умников Интитута Геологии не может пояснить, почему они (пустоты) не рушатся, несмотря на многократно возросшую за века нагрузку и несовпадение рассчётной прочности пород с фактической — именно в этих участках! У меня даже возникла мысль, что ограничение на высотность Города на самом деле обусловлена не религиозными предписаниями или невозможностью загнать строителей-хупара на верхние этажи (потому что они все, как один, верят в Глаза-на-Крыше!), а опасениями за прочность подлежащих структур Города. Я ощутила нервную дрожь.

«Почему ты рассказала мне это, уважаемая Бош? Всю сказку целиком? Ведь ты же не собиралась..?»

Улыбка толстой старухи.

«Вам она нужнее, чем мне, молодая госпожа. Мне кажется так, хотя я, конечно, не умею Видеть Правду…» — лукаво усмехнулась Бош, и в этом миг на показалась мне немыслимо старой, уставшей женщиной, и я вдруг каким-то образом поняла, что она очень скоро умрёт — согнувшаяся от тягот Мира и своей долгой жизни.

Мне требовался свежий воздух. Я вышла из дома и остановилась лицом к ночи. Перед моими глазами как живые стояли отряды бризов, дерущихся за причалы Даонарры наравне с аллонга и хупара. Было ли это? Было ли это именно так, как описала Бош, последняя из легиона шоколадных рассказчиков, что тысячу восемьсот лет передавали эту историю из уст в уста?

Жуть какая…

В сумерках улицы на скамье сидели двое. Свет из окон и одинокий фонарь напротив освещали широкую спину Тайка и худощавую девушку необыкновенной красоты. У неё были ещё никогда невиданные мною длинные черные волосы, которые не брались кудряшками, как обыкновенно бывало у хупара, а легко волновались на плечах, будто Море — и кожа цвета кофе с молоком, цвета изысканного бунгарского бархата, бежево-серая, как дорхийские кошки… На незнакомке было длинное серое платье на бретельках, необыкновенно обнажавшее плечи и гордую грудь. Я никогда не видела столь открытых нарядов и, наверное, умерла бы от смущения, предложи мне кто-то надеть такое — но девушка носила платье так естественно и просто, как могли бы носить маленькие дети, не ведающие о приличиях и морали. Девушка улыбалась Тайку радостно и легко, а он пожирал её глазами и тут же опускал их. Девушка слушала, иногда её вишнёвые губы роняли несколько слов, а Тайк смущался и прятал это за напускной грубостью и бравадой.

Смущённая, я замерла, мучительно гадая, услышали ли они звук открываемой двери? Мне показалось, что услышали. Девушка остановила Тайка жестом — бережным касанием узкой ладони — и легко ушла, улыбнувшись напоследок. И в её взгляде не было ни крохи эротичности, только прежняя детская радость, хотя за такой необычной красотой не побрезговал бы ухлестнуть даже аллонга.

А в Горах бы за ней стояли очереди поклонников всех трёх рас, мимоходом подумалось мне.

Увидев меня, Тайк смешался ещё больше.

— Кто она? — спросила я, присаживаясь рядом.

Не было смысла делать вид, что я не видела их свидание.

— Байниш Длиннокосая. Так её теперь зовут. А была Бай-уродина, мда. Тоже мулатка. — грубовато отозвался Тайк, — Говорят, её отец — кто-то из Совета Мудрейших. Но сомневаюсь, чтоб это кто-то знал наверняка.

— Вы были знакомы раньше? — спросила я, — Она как будто была рада тебе.

Тайк помолчал.

— Мы давно друг друга знаем. С детства, — неожиданно (явно вспомнив, что я ему друг и старый собутыльник) сознался, — На самом деле — у меня, наверное, во всём Городе не было другой близкой души, кроме Бай. Мы оба были такие, понимаешь, да? Чужие тут… для всех чужие, и только друг с другом… Ну как тебе это объяснить..? — смутился он.

— Не надо, — легко отозвалась я, — Я это знаю. Аллонга с коэффициентом интеллекта 400 — примерно то же самое, что мулат в Хупанорро. Но это не смертельно, правда?

Тайк озадаченно поморгал, и затем лицо его разгладилось.

— Ты права, — улыбнулся он и снова обернулся в ту сторону, куда ушла Байниш, — она стала такой… — слова опять изменили ему.

— Она красивая. И действительно очень необычная, — подсказала я, — мужчины ходят за ней чередой, наверное.

— В том-то и дело. Она рада этой встрече. Я уж и не думал, что она до сих пор не замужем! Всё так… Как будто мы снова дети, понимаешь? Тогда она была моим единственным другом, Санда. Но теперь… Мы выросли. И она стала такая… — Тайк смутился, — Это очень тяжело. Потому что мы с ней никогда не сможем… — мулат окончательно спутался, — Она это понимает. Она не порадуется, если я решу подойти к ней.

— Потому что ты вне закона?

Кивок.

— Вся родня будет против. И я буду. И это — очень больно.

Я не ответила. Слова казались лишними.

— Тайк, — сказала я, — а в каком ты родстве с Бош?

Удивлённый резкой сменой темы, мулат не сразу понял, куда я клоню. Он проморгался ещё разок, изгоняя видение бежевой девушки, и сказал:

— Она первая бахны. Ну, то есть — мать первого мужа моей матери. Хотя, по правде, мой отец должден был считаться её первым мужем, но такая у матери была причуда. Это хорошее некровное родство, второй или третьей ступени.

— Бош сказала, что твоя мать — бывшая семейная.

— Да, — сказал он после паузы, — Да ну, типичная история.

— Его за это наказали?

Мулат кивнул.

— Ещё и как. В тюрьму посадили. Потом не знаю, что с ним стало. Мать слышала, что от него Семья отказалась, и он уехал куда-то. А матери дали денег и отпустили, даже без претензий на меня — ведь такой позор для Семьи. Вообрази! Сын лёг с хупара. Редко такое бывает, и никому от этого не бывает хорошо, мда. А она приехала в Город и там жила до смерти. Женилась. Так что с аллонговской точки зрения бабушка Бош мне в общем-то никакая не бабушка, правда. Она вроде даже и не первая мать отцу-брату. Мать-сестра. Но он всегда почитал её как первую. Его первая вроде умерла.

— Тайк, это надёжно? — забеспокоилась я снова.

Тайк пожал плечами.

— Надёжно только Боги лепят, — отозвался он известной хупарской поговоркой. Её ещё называли «отмазка шоколадных лентяев», — Но ты хотела бабушку, вот тебе бабушка.

— А ты хотел просить помощи у родни! — напомнила я. А то что-то мои парни оба намерились повесить на меня свои проблемы…

Тайк смирился и сказал «да, верно».

Я поднялась с лавки и неспешно побрела по улице. Отовсюду слышались далёкие и близкие песни, горели нечастые фонари, на верёвках под окнами ветерок шевелил одноцветное в ночи бельё…

Я думала о словах Тайка. Думала без грусти или надрыва, со странной отстранённостью. В Мире никому не бывает хорошо от нарушения Порядка. Рано или поздно все, кто делает это или случайно, или по желанию, или под влиянием врождённных черт своей природы — получают неприятности. Жизни их разваливаются, и все попытки склеить из кусков что-то новое не принесут ни счастья, ни хорошего результата.