Екатерина Пекур - Дети Мира

— Вот об этом я и веду. Если мы оба спустимся с Гор, война неизбежна. Потому что там, внизу, твоё имя Карун да Лигарра, и ты сотрудник контрразведки. Ты втянешь в это всех. Меня в первую очередь. Так велит твоя совесть. Ты уже сейчас хочешь этого, в твоей голове составлен безупречный рапорт, где нет ни слова про секс с бризами и всякие другие неловкости.

Карун выглядел слегка обескураженным.

— Санда. Я люблю тебя. Видят Боги, я ещё никому и никогда не говорил этих слов. А тебе — да!

То, как просто, спокойно и искренне он это сказал, добЗло меня.

На мои глаза навернулись слёзы, и я сдержала их только страшным усилием воли. Боги, ни от кого другого я так сильно не желала эти слова услышать, как от Каруна да Лигарры…

…Быть рядом с ним. Просыпаться по утрам под его рукой. Рожать ему детей. Ловить еле заметную, но такую светлую, улыбку на его губах. Если бы не он… Если бы не я… Мамочка…

Я сжала зубы и улыбнулась, как фарфоровый болванчик моей няни.

— Нет, Карун. Ты сотрудник КСН. Это сильнее тебя. Ты почему-то ненавидишь свою работу, но ты слишком ответственно к ней относишься. Я это вижу — потому что я сама такая. Ты снова будешь среди своих. Ты опять в это погрузишься. Меня же, как лояльного к нашей системе бриза, повергнут в настоящую Тень. Вынут душу — всё равно все думают, что у меня её нет. И что меня ждет? Такими, как я, не разбрасываются зря, не ты ли мне рассказывал? А в это время сотни вооруженных риннолётов уничтожат эту культуру или поставят её на службу нашим исследованиям.

— Санда, но они же враги..!!!

Я закрыла глаза.

— Карун, я тоже. Я умею летать и Исцеляю. Я рыжая и не умею считать как аллонга. Ты же отлично это знаешь.

Он осёкся, еле заметно мотнув головой. Закрыв глаза руками, он, казалось, хотел выдавить из них самые воспоминания о да-Карделле и ночах вдоль Быстрицы…

— Ты не рыжая, — неожиданно сказал он, не оборачиваясь ко мне, — Ты медовая. У мёда бывает такой цвет, как у твоих волос…

Я замерла с разинутым ртом. Мне никто никогда не говорил таких слов — и это потрясло меня куда сильнее, чем все признания на свете. Шагнув вперед, я прислонилась носом к его спине. Боги, за что вы послали нас друг другу? За что вы так издеваетесь?!

— Все мы идём навстречу судьбе, — проговорил он сдавлено, — Ты не сможешь вернуться в город бризов. Даже если бы тебя ждали — ты не хочешь этого всем сердцем, Санда да Кун. Итак давай вернёмся Вниз — а там будь что будет…

Он обернулся, и на его губах была светлая улыбка. Он нашёл выход. Он его всю дорогу знал. Мы оба это знали. Что ему не спуститься без моей помощи — а спускаться ему всё равно нельзя…

— Да хранят нас Боги, — прошептала я. Он решил умереть. Это был воистину математически неизбежный выход — единственный для него, чтобы никого не предать и сохранить мне жизнь.

Боги, Создатель, Тень, кто-нибудь… помогите нам обоим.

Мы спали рядом над самым краем Провала.

Ещё два дня мы потратили, чтобы найти дорогу через Барьерный. Подниматься слишком высоко я не хотела — мы могли к Тени собачьей простудиться, к тому же, по хребту, насколько я знала, шли бойровые дороги. А удобных седловин я не видела. И всё-таки, спустя несколько мучительных от холода часов, нам удалось перевалить через хребет. Мы начали пробираться вниз. Ближе к вечеру, изрядно запылившись, мы наконец подобрались к Стене. Я продолжала тревожиться — где-то здесь проходили крайние дороги пограничников, и было бы очень худо, попадись мы им на глаза. Но как я ни вертела головой, всё было тихо.

Закинув сумку за спину, я подошла к краю и долго смотрела вдаль. Как же давно я не видела Мира. Хотя на самом деле — не более трёх недель..? Каменистая равнина, утыканная небольшими одиночными скалами, там, далеко, пуней за шесть, медленно обретала цвета, и было ясно, что внизу вовсю царит осень. Ещё дальше вставали барьерные скалы, а потом всё терялось в синей дымке. Но дорогу отсюда можно найти… наверное.

— Вроде бы тихо.

— Да. Успеем дотемна добраться до конца осыпи?

— Да ерунда вопрос.

Мы стояли на краю Стены и смотрели друг на друга. Как же мы всё-таки устали и истаскались, подумала я, а у Каруна ещё и физиономия поцарапанная от постоянного бритья ножом.

Странное дело, эта светлая обречённость завладела его лицом, но он стоял прямо и глядел на меня так тихо и тепло, что у меня внутри всё сжалось. Он решил. А от своих решений он не отступал — чем бы это ему не грозило. Он даже собирался мне помочь. И даже, Создатель мне помоги, считал, что это хорошая идея… Сам же её придумал.

Не в силах вынести этой тишины, я шагнула навстречу и зарылась носом в его плечо. Мы простояли так секунд десять, а потом он резко отстранился и вдруг подхватил меня на руки.

— Идём, Рыжая. Можно, я буду звать тебя так?

Я с улыбкой кивнула. Это уже не имело никакого значения.

Он нарочно держал меня так, чтобы я никак не могла ухватиться за него. Мы смотрели друг на друга, наверное, целую вечность… не мигая, ничего не говоря, не улыбаясь и не хмурясь — но я знала, что он нарочно не улыбается, чтобы никак не влиять на меня. Он только всё глубже уходил в этот запредельный свет прощания… может быть, только в глазах блестела весёлая улыбка, на самом дне, куда он опустил всё былое.

— Идём, — сказала я.

И он шагнул с края.

Мы падали. Я не давала тягу, но это, видимо, начало происходить почти бессознательно, и я ощутила, что я медленно отрываюсь и замедляю своё падение — а он… уходит… Уходит — и в его глазах просыпается то, чего я так и не дождалась от него за всё время нашего общения — покой.

Я закричала.

В моих глазах потемнело. Рванувшись вниз, я схватила Каруна в охапку, мои руки на миг чуть не вырвались из суставов. Ударившись лицом о его грудь, я поняла, что плачу, и что кричим уже мы оба.

— Сандааааа!

— Неееет…

Я знала, что в этот миг я, возможно, убиваю себя. Что я ставлю себя и его перед лицом жутких и сложных проблем. Но убить его — я не могла. Он знал это — он выбрал этот путь сам. Он всё устроил для того, чтобы мне и пальцем шевельнуть не надо было. Но я предпочла действие, вот так.

Я сбавила скорость, и мы тихо опустились ногами на камни. Мы так и стояли, крепко, намертво обнявшись, нескончаемо долго, а потом он сдавленно прошептал:

— Зачем ты, Рыжая..? всё было бы так просто…

Я почти не ощущала себя, мои щёки горели, а ноги подкашивались. Когда я подняла голову, моя улыбка вышла какой-то резиновой, но я успела заметить в его глазах ещё одно новое чувство — медленно уходящее на дно потрясение, бесконечную признательность и шок. Я не оставила ему выбора. Но одновременно — случайно — я выбила из-под него все опоры. В момент, когда он хотел уйти от решения, расставшись с жизнью, я затолкала его назад, и что ему теперь оставалось? Следовать чести и долгу, или уберечь женщину, которая ради него пошла даже на это? а это для него почему-то было очень важно.