Вера Огнева - Кольца Джудекки

Сергей очнулся, завертел головой, сощурился, обежал глазами стены, потыкал пальцем в светильник, потом в Илью. Тот кивнул. Сергей поднял большой палец - можешь, Илья Николаевич!

А того не знает, дорогой друг, Серега, что прозрел Илья, отпробовав его крови.

От случившейся догадки продрало ознобом. Опять накатил страх, но тут же и схлынул. На свету это, вам, не в темноте.

И только тут Илья сообрази: двигается он с легкостью здорового человека. Даже ребра себе пощупал. Ничего не хрустело. Сергей тоже себя обхлопал и позвал:

- Иди сюда. Пока за нами не прибежали, надо перетереть кое-что.

Илья давно заметил, когда Углов спокоен, говорит медленно, слова произносит с паузами, пропуская специфические вставки. Иными словами: Сергей так четко фильтровал базар, что жаргон почти не просачивался. Другое дело, когда волновался.

- Я слышал про такие крытки. Сюда можно засунуть доходягу, а на завтра достать амбала. Только обязательно, что бы кумарил. Кого загонят на ясную голову: либо сходит с ума, либо ломается. Я уже думал: каюк, кранты пришли. Как ты лампу увидел?

- Долго объяснять, - отперся Илья.

- Ладно, живы будем - перетрем.

- В такие колодцы людей часто опускают?

- Знаешь, какой по местному исчислению год идет? А? То-то! Иди, проверь, сколько народу тут с катушек съехало? Было и было. Я пока про эти самые колодцы дознался, половину местных пацанов перетряс. Не помнит народишко ни черта. И еще… - Сергей замолчал, отдышался. - Про раздачу бесплатной хавки, ты лучше меня знаешь.

Поел - иди, отдыхай. Все не занятое едой время человек либо спит, либо шатается как кумарной. Тут таких процентов шестьдесят.

- Обратил внимание.

- Я Руслана месяц выхаживал. Думал - все - не человек больше.

- Сколько он так травился?

- Полгода.

- Я месяц. Пока в больнице работал, вроде ничего. Хотя и там часто в сон тянуло.

А когда в мэрию забрали, вообще в сомнамбула превратился. Сигнальные ракеты из-за стены увидел, не ворохнулось ничего почти. Но Иосафат меня быстро поставил на ноги. Одна чашка противоядия, и я уже вполне сносно соображал.

- Это по тому, что мало у них харчился. Полгода, год - и уже ничего не поправишь.

Пробовали. Другое дело, что отрава не всех берет. Откуда берут противоядие, не знаешь?

- Что не из местной лекарни - точно.

- Слушай дальше, - Сергей криво усмехнулся. - Заметил, детей здесь нет?

- С первого дня. Только я честно думал: Ад. Откуда дети? Потом по приходным книгам мэрии стал разбираться. Женщины…

- Знаешь, что у всех женщин слободы - увечья? И шрамов, как у старого солдата.

- Откуда мне знать? Близко общаться как-то не пришлось.

- А Танька? - Сергей спрашивал про певичку из погребка. Она действительно приходила к Илье. Но паче чаяния его новых знакомых, которые на время свидания деликатно удалились, все отведенное для рандеву время, изможденная, издерганная женщина просидела, прижав к груди собаку. Она гладила, начавшую отрастать шерсть, совала, осоловелой от непрерывной кормежки суке, какие-то кусочки и благодарно посматривала на Илью. Тому даже в голову не пришло, воспользоваться визитом женщины, в интимных целях.

- Танька с собакой играла.

- Чувствуется, что ты недавно проявился. Нагулял бы с годик аппетита, на любую, что еще хоть чуть-чуть шевелится, полез.

- Не уверен.

- Я сам полгода нос воротил. А потом так приперло, хоть к Большой Дуре иди, лишь бы женского полу. Получается: мужиков оголодавших полслободы, а женщин - раз, два и обчелся, да и те все порченые, холодные как рыбы. Животные еще. Кошки, собаки, крысы, в конце концов, тоже попадают в проявление. Куда потом деваются, никто не знает. Кстати, женщинами интересуются только те, кто казенный харч в рот не берет.

- Где они добывают пропитание?

- Работают. Кто сразу с ума не сбрендил, понимают, что иначе тут превратишься в дерево. Пристраиваются как-то. Кто мастерит, кто торговлишкой промышляет.

Охотятся в окрестностях. Откуда думаешь у нас мясо?

- Откуда?

- Песчаный заяц. Он…

Под потолком лязгнуло, открылся светлый квадрат. Вниз поползла лестница. И, конечно, тут как тут Ивашка с револьвертом.

- У суки! Смотрите, Иосафат Петрович, огонь запалили.

- Я те за "суку", знаешь, что сделаю? - поинтересовался у Ивашки Сергей?

- Вот-вот, Иосафат Петрович, говорил я, из крюковских он. Те за "суку" горло перережут.

- Помолчи, балаболка. А, вы, ответствуйте: кто огонь запалил?

- Иди на хер! - Сергей не собирался тянуться перед высоким начальством.

- Отказ от дачи показаний, знаешь, чем карается?

- Ты, Иосафат, как Лаврюха заговорил. С кем поведешься…

- Вставай! - вдруг неистово заверещал Ивашка. Даже председатель трибунала вздрогнул.

- Че орешь, как бешеный?! - напустился он на вертухая. - Пшел отсель, если терпеть не можешь.

Ивашку вынесло из подземелья.

- И вы, голуби, за мной поспешайте. Замешкаетесь, велю лестницу убрать и огонек ваш тоже. Так и оставлю в темноте. Посидели без свету-то, знаете, ужо поди, каково оно?

А черт его знает, что может с ними еще случиться в темноте? Не исключено, опять покорежит да отпустит. Пока поднимут лестницу, и захлопнут люк, Илья успеет все приготовит: быстренько порвет свою рубашку на ленточки и подожжет. Хватит, конечно, не надолго. А дальше? Он, зрячий, выдержит. А Сергей? Сломается, сойдет с ума, умрет… Или начнутся превращения: кости станут мягкими и форма перетечет из привычной человеческой в иную, кто знает в какую? Всплывешь потом под решеткой в виде большой либо малой Дуры. Тот-то радости будет Ивашке.

- Пошли. - встал Илья.

- Не пересидим? - поднял глаза Сергей.

- Боюсь, не получится.

- Тогда пошли. Не забудь мне потом растолковать, как ты в темноте ориентируешься.

Последнее было сказано одними губами. Но с некоторым нажимом. Тайна сумеречного зрения, сообразил Илья, теперь не просто его личный секрет. Она могла стать залогом их вызволения, она обрела материальность и цену. И Сергей этой тайной желал владеть, не без основания полагая, что распорядится ею лучше, нежели недотепистый Илья.

Карантинная клетка стояла пустой. Сергей устроился на корточках у стены. Илья ходил вдоль железных прутьев. На той стороне толпились. Ивашка затерялся в темном копошении задних рядов. Неповоротливой тушей вполз Горимысл, посмотрел на Илью тяжело, непроницаемо, Сергея как не заметил. Влетел Лаврентий Палыч, остановился, картинно выпялился на арестантов, снял очечки, протер единственное стекло, покивал со значением головой. Весь - значимость, уверенность и чувство, исполняющегося вот прямо сейчас, приговора. Никак, главным обвинителем назначили.

Когда зрители расселись, в стене открылась невысокая дверца, - Илья не подозревал о ее существовании, - и на свет выплыл Сам.