Вера Огнева - Кольца Джудекки

Рыжий хрюкнул, хлюпнул от обиды носом и начал складываться пополам. Голова уткнулась Илье в грудь.

Правую руку больно рванули, левую, наоборот, выкрутили, до скрипа курточной кожи.

Пинаться одновременно в разные стороны, оказалось несподручно. Илья прикинул, что будет дальше. Ни чего хорошего: его подержат, пока обиженный ни придет в себя. А тот, очухавшись, начнет, попросту, месить человека. Ладно, если жизнь оставят несговорчивому дураку.

- Атас! - внезапно донеслось из-за угла. - Стража!

Разбойники как придвинулись, так разом и откачнулись, чем жертва тут же и воспользовалась: обтянутый черной кожей локоть полетел правому в лицо; левому попало кулаком. Нож к тому времени уже валялся под ногами. Илья его сам выбросил - побоялся ранить человека.

Стоявший на стреме бандит, рванул с места преступления первым. За ним подались левый и правый. Только собакоголовый стоял на месте, укрыв - руки ковшиком - зашибленное место. Вошедший в азарт, Илья собрался ему манехо добавить. Но, проснувшийся рудимент дворового кодекса, по которому жили и дрались все нормальные мальчишки его поколения, не велел бить поверженного.

Из-за угла сначала показалось копье наперевес, потом сам стражник. В нем Илья с невероятным облегчением узнал своего первого от проявления знакомца. Блюститель порядка был в тех же штанах и кожаной жилетке "байкера" девятого века.

- Разбой? - деловито осведомился стражник.

Илью потряхивало, потому ответ несколько запоздал. Зато рыжий вдруг выставил в его сторону палец и плаксивым голосом затянул:

- Напал. Жизни меня лишить хотел. Убил он меня. Ой, убил! Мужчинское место мне откромсал.

- Яйца, говоришь, отрезал? А почему крови нет? - скептически заметил копейщик.

- Внутрь ушла, - выкрутился собакоголовый.

- Она че, змея? Врешь ты все. Опять за старое взялся? Сколько их было? - спросил стражник, обернувшись к Илье.

- Вместе с этим - четверо.

- Ушли?

- Туда, - махнул вверх по улице Донкович.

- А тебя, значит, из карантину выпустили уже?

- Только что. Больницу ищу.

- Хворый оказался?

- Я врач. Велено, на работу определяться.

Разбойник между тем бочком, бочком, по-крабьи, начал отодвигаться. Но "байкер" хватился только, когда собакоголовый рванул вверх по улице, хоть и раскорякой, но быстро.

- Упустил - спокойно посетовал копейщик.

- Можно еще догнать, - возразил Илья, подбирая нож. Левый рукав куртки сзади таки надорвался. Обхватив себя, он исследовал прореху. Результат настроения не прибавил. Сильно отрицательных эмоций тоже не случилось. Неприятно, конечно, являться к новому месту службы не комильфо. Но трехдневная, непролазная щетина, - борода у него росла как у всех основоположников вместе взятых, - и некоторый беспорядок в одежде не должны стать решающими поводом для отказа. Посмотреть на местных - таких нельзя налюди пускать. Однако - бродят.

- Охо-хо, глупые вы, проявленцы, - не проницая во внутренние противоречия Ильи, посетовал знакомец. - Пока тут обыкнетесь, много воды утечет. Это, опять же, если живой останешься. Гляди: догнали мы татя, скрутили, на суд отволокли. Он тебя же оболжет. А друзья подтвердят? шли, мол, тихо мирно, никого не трогали, а проявленец ножом напугал. Они де со страху побежали, а Прошка не смог. Ты его, стало быть, искалечил. Прошка порты скинет и предъявит синюю мотню. И что? А - то! От штрафа до очистных. Суд здесь короткий.

- Заметил уже.

- Видал, да? Горимысл с Иосафат Петровичем еще ничего. А Лаврюшка, Хвостов который, совсем дурак. Хотя, тот же Иосафат дальше реестра шага не сделает. Хоть потоп, хоть пожар, хоть камни с неба посыпятся - в реестр глянет и проречет: "От штрафа до забора".

- При нас еще охранник отирался мелкий такой, белесый.

- Ивашка. Мне сдается, он нарочно к нам с острова убег. Крюковский подсыл. Зато, как быстро тут кое с кем спелся!

"Байкер" умолк. Илье, наконец, представилась возможность расспросить старожила о насущном:

- Какие тут деньги ходят?

- Медные. Серебра две рубленые гривны по слободе гуляют. Может и золото есть.

Тока, не видал. Ты за деньги-то не переживай. Тута с голоду не помирают. Два раза в день выдача каши. Ежели прижмет нужда, ступай к управе. Утром и вечером - дармовая кормежка. Некоторые так и живут. Кто работает, те, конечно, дома питаются.

В Игнатовке, например, совсем наоборот. Если не работать, враз ноги протянешь. А и работая, тоже не заживешься. Крюковка, та рекой живет.

За разговором они спустились до поворота. За ним улочка вливалась в широкую набережную. Русло замыкал высоченный, - куда там домашним мостовым ограждениям, - гранитный парапет. Каждые пятьдесят метров каменная стенка прерывалась.

Просветы загораживали тяжелые деревянные щиты. Илья глянул по течению. Отсюда хорошо просматривалась монументальная стена, перегородившая и город и реку.

Высота - метров пятьдесят. Громадина. Река текла или под нее или сквозь. Страж пояснил:

- Стена от моря защищает. Что за море никто не видел. Говорят в ем воды много.

Видал речные берега?

- Высокие.

- Они со сторон воды еще и с уклоном. Чтобы твари, которые с присосками, забраться не смогли.

- И такие есть? - Илья оторвался от созерцания стены. Интерес к архитектуре уступил место оторопи. В немерянных глубинах здесь, оказывается, затаились монстры. Привычное понимание речки, - много ила, чуть меньше мазута и чахлые мутанты-пескари, - сразу уступило место стойкому чувству опасности. К тому же на набережную не выходило ни одного окна. Дома как один стояли к воде облезлыми задницами.

- Больница в какой стороне?

- Вон там, под самой стеной. Иди прямо. У последнего дома - дверь. Не стучи, так заходи. Они по дневному времени не запирают.

- Странное место для лечебницы.

- Это ты с нашими делами пока не знаком, - сказал стражник и развернулся, уходить; ладно, вообще отвечал на вопросы, до места почти довел - хороший человек. - Мне домой надо. Дальше сам не заблудишься. Если по дорогое опять кто пристанет, ты главное окружить себя не давай. Шумнешь, они и разбегутся. Они тут пуганые, не то что в Крюковке.

- Спасибо, что проводил. Может, представишься?

- Как это? - насторожился мужичок.

- Зовут тебя как?

- Мурашом батька нарек - А меня - Ильей.

- Познакомились, значит. Просьба у меня к тебе будет. Не сочти за обиду, нет ли у тебя бумаги вашей, тамошней? Папир к торговле запрещен. Если и продает кто втихаря - дорого, не укупишь. А у меня жена рисовать любит. Ни говорить, ни слышать она не может, да и хроменька. Стены все дома записАла, так ладно.

Принесу ей иногда листочек, чтобы не скучала.

Илья полез во внутренний карман. Как раз накануне он купил широкоформатную записную книжку. Переплет - дрянь, зато места много. Благодарные пациенты нет-нет, да презентовали блокноты. Но в тех присутствовало много кожи, много металлической отделки, разноязыкие памятки и очень мало свободной бумаги. Вот и позарился. Три, успевших попасть на странички телефона, на сегодняшний день годились только для ностальгических штудий. Не задумываясь над ценностью данной вещи в местных экономических условиях, Илья протянул книжку Мурашу: