Ник Перумов - Алиедора

…Стрелы мертвяков не остановили, даже не задержали. Обычные стрелы, что хороши против людей, да и только.

И когда тусклая сталь плотно сомкнутых щитов оказалась уже совсем рядом, Дигвил наконец заорал, надсаживаясь и надрывая криком горло:

— Запалы — жги! Канаты — руби!

Затаённый огонь вырвался на свободу. Множество змеек скользнуло к бочонкам, спрятанным в лодках, что держали на себе настил моста. Хакнули топоры, рассекая канаты на предусмотрительно подложенных обрубках дерева. Сжавшаяся на северном берегу масса живых ответила — одним стремительным ударом-укусом, жало высунулось и вновь спряталось.

Полыхнуло — языки огня вырвались из-под настила, запылало жарко и весело. Не зря собирали по окрестностям мягкую рухлядь, пропитывали горючим маслом, приправляли малой толикой алхимического снадобья — того самого, с Сиххота, укладывали в бочонки, да не абы как, а чтобы вспыхнуло сразу, чтобы не затухло, не загасилось.

Мост жалобно заскрипел, заскрежетал, зашевелился. Словно горько жалуясь на скорбную участь, на жестокосердие людей: мол, столько работал для вас, старался, ни днём ни ночью не зная продыху, — а вы со мной так?

Панцирники в двойном доспехе, застонав от натуги, навалились шестами. Копейщики нагнули пики, встав на одно колено — потому что зомби оказались отнюдь не тупоумными или же ими командовал кто-то посообразительнее, чем того хотелось бы Дигвилу. Передние ряды качнулись вперёд, а мост, проклятый, всё не сдвигался из-за тяжести скопившихся на нём мертвяков и, как назло, не разламывался тоже, хотя на нём собралось куда больше народа, чем обычно выносила его спина.

Первые зомби уже полезли на копья, с занимавшегося пламенем моста дружно летели стрелы, и дон Дигвил Деррано, обнажив меч, сам шагнул вперёд.

Здесь вам не Сиххот, мстительно подумал он. Рядом вяло шевелился оказавшийся по шею в воде мертвяк; двое копейщиков усердно тыкали в него сверху пиками, точно рыбаки острогами.

Да, чистая вода Долье, рождённая на горных ледниках, свободная от магической заразы, отравившей Сиххот, заставляла зомби двигаться еле-еле, с трудом поворачиваясь и поднимая руки так, словно на каждой висела пудовая тяжесть.

Дигвил едва успел принять щитом удар, сам отмахнулся клинком — как мост, наконец, последний раз даже не заскрипел, а словно в отчаянии вскрикнул всеми сочленениями — и медленно поплыл вниз по течению, охваченный быстро разгоравшимся пламенем.

Зомби горохом посыпались с него в воду. Ими командовал далеко не глупый Мастер — потому что те из мертвяков, что свалились в воду у дальнего берега, медленно, с трудом, но выбирались на снег. Выбирались и валились колодами.

Деталей Дигвил разглядеть уже не мог — вновь завьюжило-закрутило, да и темень быстро накатывала, и лишь пылал мост, неторопливо и торжественно удаляясь прочь. Настилу положено было развалиться, однако он немыслимым образом держался, устраивая множеству зомби огненное погребение. «Те из них, кто успел повалиться в воду, наверное, уцелеют», — сцепив зубы, подумал Дигвил. Но свалилось куда меньше, чем ступило на мост, остальные жарко пылали, так и оставшись стоять там, где их застигло пламя.

— Спасибо тебе, Прокреатор, жизни податель… — по привычке пробормотал Дигвил.

Нет, не Прокреатор тут вмешался, что-то иное. Какое-то волшебство, таящееся в самой Долье; но дальше, прорвись мертвяки на север, не поможет уже ничего, только людские мечи.

Неожиданно для самого себя Дигвил поклонился реке.

— Спасибо, матушка. Защитила, оборонила. Ну а дальше уж мы сами.

Никто не услыхал его слов, только по воде вдруг прошла рябь — или это просто был порыв объевшегося снегом ветра?

Алиедора смотрела на башни родного замка. Несдавшегося, непокорённого, последнего, что стоял неколебимо, давая надежду на возвращение. Возвращение ко всему тому, что утрачено. К тому, что твоё тело — вновь твоё, и на нём — шитое золотом платье, а не слой мерзкого жира пополам с заскорузлым от крови тряпьём.

Вокруг замка, где весной клубились сады, где летом луга ложились мягкой травкой под босые ноги, где зеленели огороды и где зима набрасывала чистейший, белейший покров, — теперь тянулись уродливые рвы и палисады, накопанные и наставленные осаждающими. Кое-где — почерневшие и обугленные остовы штурмовых башен, так и не помогших сенору Деррано взять Венти.

Там, за стенами, — выжившая родня. Те, кого Алиедора знала с детства, кто носил её на руках и кого на руках носила она сама. Остров, островок в океане расползающейся Гнили, той самой, что изуродовала Метхли, но лишь изменила северян, а тебя… как она коснулась тебя, доньята, ещё никто не знает.

Но она коснулась. И великий Дракон обратил на тебя свой взгляд. Ты не верила, но ты таки избранная, особенная. Ты прошла через такое, что твои сёстры упали бы без чувств от одного только рассказа о тобой пережитом. Впрочем, сёстры ли? Они не избранные, в них не течёт кровь Дракона. Чем помогла тебе вся твоя родня, если ты всё равно оказалась там, где оказалась?

«А чем мы могли тебе помочь?» — с отчаянием вопросил кто-то из глубин памяти, жалобным тонким голоском, так похожим на голосок кого-то из младших сестрёнок.

«Неважно, — отрезала Алиедора. — Могли. Родня — на то и есть. Должны были придумать. Искать. Найти. Защитить. Спасти. Чтобы я не натворила глупостей».

Вокруг северяне деловито готовились к штурму. Они не тратили время на всякие там осадные башни и прочую снасть, недостойную истинного воителя, слуги Дракона великого, величайшего. Достаточно простых лестниц с железными крюками. Крыльев, чтобы взлетать на стены, Дракон варварам пока что не подарил.

— Пришла пора. — Кор Дарбе подошёл, встал рядом. Положил руку на плечо — словно ровне, брату-воину. — Ты идёшь со мной, капля Его крови.

— Куда? — вырвалось у Алиедоры.

— Куда? — Предводитель поднял одну бровь. — Туда, в замок. Мы не оставим от него камня на камне. И тогда ты станешь… законченной. Совершенной. Воплощённой. Белый Дракон, трижды великий и трижды три раза величайший, получит назад каплю Его крови и тоже достигнет полноты. Великой завершённости. Но только если ты пройдёшь последнее испытание.

— Какое?

— Увидишь сама. — Дарбе остался невозмутим.

Алиедора больше не стала ничего спрашивать. У неё, в конце концов, хватало и иных собеседников.

Белый Дракон в небесах.

Пропитанная Гнилью Тьма в том колодце, куда Алиедора открыла себе дорогу, будучи запертой в чёрном кубе. Эта, правда, давненько уже молчала, но, может, сегодня что-нибудь скажет? Перед этим, как говорил варвар, «последним испытанием»?

— Конечно, скажет , — ободряюще заметил Дракон. — Она вообще-то молчунья, но сегодня у тебя особый день. Что ты видишь перед собой ?