Выбор Дэнны

Как–то засиделись у нее, далеко заполночь, Дэнна, отчаявшись ее дождаться, спит уже давно, а они откупоривают вторую бутылку бренди. Лэйтис жарко, и гостю ее тоже. Он раскраснелся, откинулся на спинку стула, ноги вытянул, расстегнул куртку почти до пупа. Она отводит глаза, чувствуя, что сейчас искрить начнет. Половина свечей уже погасла, в комнате полутьма, за окнами тихо и темно, только занавески шевелятся от ночного ветерка. Что за ситуация — оба молодые, здоровые, пьяные порядком, и смотрят друг на друга благосклонно, а вот поди ж ты… Дал бы он ей повод, улыбнулся похабно, в глаза посмотрел, колена коснулся — она бы сама все сделала. Уже бы смели посуду и ласкались прямо на столе. Но в нем нет и намека на желание. А скрывать — какой смысл? Видно, кровь холодная, темперамент вялый…

Так и уходит она в эту ночь в спальню, а для него бросает покрывало и пару шкур на пол. Утром забавно наблюдать за Дэнной — он подозрительно на них косится, но успокаивается, заметив, что капитан Тинвейда даже на расстояние вытянутой руки к ней не подходит.

—Тьерри, не говори никому, что мы не трахались. Репутацию мою погубишь. Ни одна собака меня больше не назовет Хазарат.

—Мне все равно не поверят. Что с тобой ночь провел и даже штанов не расстегнул.

—Уж лучше бы расстегнул. Смотри, какой мальчик без меня вчера спать лег.

—Извини, не оценю. Мальчики меня как–то…

—А девочки?

—И девочки тоже. Женщин предпочитаю. Умных.

—Только такие тебе дают, — хихикает Лэйтис.

Он ничуть не смущается.

—Вроде бы так.

—Ну, это не к нам, мы тут университетов не кончали.

А он Военную академию закончил, Лэйтис в его бумагах прочитала. А не прочитала бы, так он сам пару раз успел упомянуть, как бы невзначай. Был бы столичный идиот, кидающий пальцы почем зря — не так обидно. А Тьерри Тинвейда и правда хорош. Невыносимо видеть, как он ее ни в грош не ставит. Разве что как собеседницу уважает.

Что ж, никто в Селхире не удостоится чести переспать с капитаном Тинвейдой?

Так она и спросила, когда он позвал ее к себе на розовое крепкое эскобарское, которого бутылка ст о ит, как бочка пива. Она же Лэйтис Лизандер, у нее что на уме, то и на языке.

—Ну почему же, — и даже глазом не моргнул, не запнулся.

—Пять тысяч гарнизон, и ты за два месяца никого подходящего не нашел? А не слишком ли ты привередлив, капитан? А может, ты просто холодный? Или бессильный? Или обет целомудрия принес?

Он пожимает плечами невозмутимо. Лэйтис залпом допивает вино, со стуком ставит бокал.

—Мы с тобой тут одни, и у меня штаны в обтяжку, а под рубашкой соски видны. Неужто я тебя не волную?

—Волнуешь, — все с тем же серьезным видом, будто она о погоде спросила.

—А может, нам наконец трахнуться, чтобы искрить перестали, и вся крепость вздохнет спокойно?

—Неплохая идея.

И через полстука сердца она у него на коленях верхом, приподнимает ему лицо за подбородок, чтобы смотрел в глаза, не отводил взгляда.

—Что ж ты за человек такой, Тьерри Тинвейда?

—А вот такой вот.

Все–таки целует он ее — первый.

И не холодный, и не бессильный. Полно, в постели — он ли это? Уверенный, властный, неутомимый в ласках, пресекающий все попытки завалить его на спину и оседлать. Похоже, он может заниматься этим часами, и теперь она изнемогает под его длинными умелыми пальцами. «Сволочь нежная, тварь нахальная, отпусти, вздохнуть дай, в глазах уже темно…» Но вслух она говорит сквозь зубы:

—Трахаться хочу.

И он без слова ложится на нее, и она охватывает его коленями, и кончают они вместе, он со стоном, она с криком. Лежа рядом с ней, водит пальцами по ее животу, по груди, закинув вторую руку за голову. Молчит. Нет чтобы сказать: здорово было. Впрочем, и так ясно, было бы плохо, не стонал бы так. И стояло у него, будто он год не трахался, оголодал. Может, и правда?

Простыни все сбиты, подушки с одеялом на полу. Она достает одну подушку, подсовывает себе под голову.

—Что, мне только и надо было, что предложить?

—Тебе — да.

—Ты никому не отказываешь?

—Женщинам — нет.

—А мужчинам?

—Не люблю их.

—А предлагали?

—Само собой. Как такому красавцу не предложить.

Не сдержавшись, она присвистывает:

—А скромен–то как.

—Меня и женщины красивым называли.

—Твои любовницы тебя избаловали.

—Есть немного.

—Что ж, ты и комплименты говорить не умеешь?

—Умею, когда нужно.

«Ах ты сука», — думает она, прежде чем поцеловать оттопыренную нижнюю губу и положить на твердеющий член ладонь.

И спят они в обнимку. Она просыпается первая рядом с ним, дышащим неслышно. Кудри разметались по подушке, губы полуоткрыты, как для поцелуя. Опираясь на локоть, она выглядывает в окно, потом снова смотрит на него, и он поднимает ресницы.

—Что, так всю ночь надо мной и просидела?

От такой наивной гордыни она хохочет до слез, а потом кидается его щипать за бока, и они борются в постели, а потом начинают целоваться, и к бедру ее прижимается твердое, гладкое, округлое.

—Не дразни меня. Опоздаем на построение…

—Не опоздаем.

Она ныряет под одеяло и берет его губами. Утренний стояк — это просто праздник какой–то.

Управились они гораздо быстрее, чем ночью, но на построение все равно опоздали.

Никогда с ней такого из–за любовника не случалось.

Даже из–за Альвы. Ему бы она не отказала, но рыжий бесенок спал по утрам и не помышлял о сексе.

А Дэнна не посмел бы ее задерживать.

При мысли о Дэнне Лэйтис хмурится. Что ему сказать вечером? И решает не говорить ничего. А вечером он не спрашивает, и становится ясно, что догадался и так. Против обыкновения молчит и почти на нее не смотрит, накрывая стол к ужину. Когда поднимает глаза, в них поблескивает обида, и губки розовые надуты. А когда расстилает для нее постель, и она обхватывает его талию, отстраняется и роняет холодно:

—Я устал.

—С чего тебе уставать, драгоценный мой, — она изгибает бровь. — У тебя даже тренировки сегодня не было.

—Я вчера всю ночь не спал, ждал тебя.

Смотрит на нее — надеется увидеть вину в ее взгляде? Да откуда же ей взяться. Она Лэйтис Лизандер, может проводить ночи с кем хочет. И оправдываться не собирается.

—Ну так спи, раз устал, — и выпускает его из рук.

Дэнна медленно раздевается, потупив глаза. Красавчик ее соблазняет? Она тоже может быть холодной, если надо. И отводит взгляд, лишь краем глаза ловя движения стройного тела. Гасит свет, ложится с ним рядом, не прикасаясь. И ждет, прислушиваясь к его дыханию.

Ага, вот оно. Вздох, потом еще. Дыхание становится чаще и срывается. Так дышит тот, кто старается не заплакать. Что ж ты мучаешь себя, детка? Если обидела, так и скажи, не молчи. Только ведь сам знаешь: раз не требую от тебя верности, то и тебе ее дать не могу. Не хочу — так правильней. Или все же не могу?