Дэвид Геммел - Легенда о Побратиме Смерти

— Однако ты жив, старик.

— Надолго ли? Их тысячи, и все идут сюда. Хочу, чтобы мои люди отдохнули здесь этой ночью.

— Не умеешь ты врать, Нуанг Ксуан. Ты пришел сюда сражаться, защищать святилище. Этак тебе удачу не вернуть.

— Я все спрашиваю себя — есть ли конец злобе готиров? Какая им польза уничтожать то, что нам дорого? Ты прав, я останусь здесь. Женщин и детей отошлю прочь, но воины останутся со мной. Что до удачи, воин, то умереть в священном месте — большая честь. Я не так уж стар и намерен убить сотню готиров. Ты тоже остаешься?

— Это не моя война, Нуанг.

— Они замышляют злое дело, Друсс. — Нуанг вдруг усмехнулся, показав щербатый рот. — Я думаю, ты останешься. Думаю, Боги Камня и Воды привели тебя сюда, чтобы ты видел, как я убью сто готиров. А теперь мне надо найти, кто здесь главный.

Ниоба стояла в тени, сбросив с плеч холщовый мешок. Зибен подошел к ней и улыбнулся.

— Ну как ты, скучала по мне?

— Я слишком устала для любви, — равнодушно проговорила она.

— Вот тебе и вся надирская романтика. Давай я напою тебя водой.

— Я и сама могу напиться.

— Уверен, что можешь, моя прелесть, но мне хочется побыть с тобой рядом. — Зибен подвел ее к столу, налил воды из каменного кувшина в глиняную кружку и подал ей.

— У вас все мужчины служат женщинам?

— Можно и так сказать.

Ниоба выпила воду, протянула кружку, и Зибен налил ей еще.

— Ты чудной. И ты не воин. Что ты будешь делать здесь, когда польется кровь?

— Если повезет, к началу боя меня здесь не будет. Ну а если придется остаться... — Он развел руками. — Я кое-что понимаю в ранах — буду полковым лекарем.

— Я тоже умею зашивать раны. Нам понадобится полотно на бинты и много ниток. Иголки тоже. Я все это найду. И надо куда-то девать мертвых — не то они будут вонять, раздуваться, лопаться и притягивать мух.

— Как мило ты выражаешься. Может, поговорим о чем-нибудь другом?

— Почему?

— Эта тема меня как-то обескураживает.

— Я не знаю этого слова.

— Да, вероятно. Неужели ты совсем не боишься?

— Чего я должна бояться?

— Готиров.

— Нет. Они придут, и мы их убьем.

— Или они нас.

— Ну и пусть, — пожала плечами она.

— Да ты фаталистка, моя милая.

— Неправда. Я из Одиноких Волков. Нуанг хотел, чтобы мы назывались Орлиным Крылом, но теперь нас мало, и мы опять станем Одинокими Волками.

— Ниоба из племени Одиноких Волков, я тебя обожаю. Ты вносишь струю свежего воздуха в мою скучную жизнь.

— Я выйду замуж только за воина, — сурово предупредила она. — Но пока не найдется подходящего, буду спать с тобой.

— Какой мужчина устоит против столь деликатного предложения?

— Чудак, — проворчала она и ушла. Друсс подошел к Зибену:

— Нуанг говорит, им надоело бегать. Они останутся здесь и будут драться.

— Могут ли они победить, Друсс?

— На вид они стойкие ребята, и Талисман хорошо наладил оборону.

— Это не ответ.

— А никакого ответа и нет — можно только гадать. Я бы и медной полушки не поставил на то, что они продержатся больше суток.

Зибен вздохнул:

— Но это, конечно, не означает, что мы сделаем нечто разумное — уедем, к примеру?

— Готиры не имеют права разорять это святилище, — произнес Друсс с холодным блеском в серых глазах. — Это неправильно. Ошикай был героем всех надиров. Его кости должны покоиться в мире.

— Извини, что повторяюсь, старый конь, но его гробницу уже когда-то разграбили, а тело изрубили. Ты не находишь, что беспокоиться о нем поздновато?

— Дело не в нем, а в них, в надирах. Разгромить святилище — значит лишить их кровного достояния. Это гнусное, подлое дело — я таких не терплю.

— Значит, мы остаемся?

— Уезжай, — улыбнулся Друсс. — Здесь не место для поэта.

— Ты меня искушаешь, Друсс, старый конь. Может, я так и поступлю, как только мы увидим их знамена.

Нуанг позвал Друсса, и тот отошел. Пока Зибен пил воду за столом, к нему подсел Талисман.

— Расскажи мне о своем умирающем друге.

Зибен поведал все, что знал о бое, в котором ранили Клая, и Талисман сумрачно выслушал его.

— Так и надо, — сказал он. — Человек должен идти на все ради друга. Это доказывает, что у Друсса доброе сердце. Он сражался во многих битвах?

— Им нет числа. Знаешь, как высокое дерево притягивает молнию во время грозы? Вот и Друсс такой. Куда бы он ни явился, там сразу завязывается драка. Меня это просто бесит.

— Однако он остается в живых.

— Такой уж у него дар. Смерть везде ходит бок о бок с ним.

— Он нам очень здесь пригодится. Ну а ты, Зибен? Ниоба говорит, ты хочешь быть нашим лекарем. Зачем тебе это?

— Глупость у нас в роду.

Лин-цзе, сидя на коне, смотрел на перевал. По правую руку высилась отвесная красная Храмовая Скала — величественный монумент, изваянный самою природой: ее выточило давно пересохшее море, некогда покрывавшее эту землю, а ветры времени завершили работу. Слева от Лин-цзе тянулся неровный склон, покрытый валунами. Неприятель вынужден будет идти по узкой тропе, ведущей вниз мимо Храмовой Скалы. Лин-цзе, спешившись, взобрался на склон и осмотрел ближние камни. Будь у него побольше времени и побольше людей, он мог бы раскачать несколько валунов и свалить на тропу. Некоторое время он размышлял об этом.

Потом вернулся к коню, сел в седло и повел свой маленький отряд дальше, в красные скалы. Талисману нужна победа, способная поднять дух защитников.

Но как эту победу одержать? Талисман упомянул о Фекреме и его отступлении — это предполагало ряд молниеносных набегов на вражеские обозы. Фекрем был племянником Ошикая и мастером таких дел. Красная пыль поднималась из-под конских копыт, и у Лин-цзе пересохло в глотке. Он пригнулся к шее коня, посылая его на крутой склон. На вершине он задержался и снова сошел с седла. Здесь тропа делалась шире. Слева торчал длинный палец скалы, клонящийся к груде валунов направо. Проход между ними составлял около восемнадцати футов. Лин-цзе вообразил себе передовую шеренгу улан. Они будут ехать медленно, возможно, по двое в ряд. Если бы он мог заставить их в этом месте двигаться быстрее... Он оглянулся. Склон позади него крут, но хороший наездник вполне способен спуститься по нему вскачь, а уланы — искусные наездники.

— Ждите здесь, — велел он воинам и натянул поводья. Конь попятился и запрядал, но Лин-цзе направил его галопом вниз по склону, а внизу резко осадил. Поднятая им пыль висела над тропой, как красный туман. Лин-цзе свернул направо и поехал уже осторожно. Неровная почва за пределами тропы вела к трещине футов триста глубиной. Он снова спешился, подошел к обрыву и двинулся вдоль. В самом широком месте трещина достигала около пятидесяти футов, но там, где он теперь стоял, не было и десяти. На той стороне усеянная камнями почва поднималась вверх и выводила на тропу в широком месте. Лин-цзе прикинул, что этим путем можно выбраться к западному боку Храмовой Скалы.