Дэвид Геммел - Друсс-Легенда

— Сколько их? — спросил Эскодас.

— В прошлый раз у главных ворот было пятеро.

— Как же ты вывез мальчика?

— Он еще маленький. Я посадил его в мешок и приторочил к седлу. Так и выехал на рассвете.

— Друсс, пожалуй, в мешок не поместится, — заметил Зибен.

Варсава сел рядом с ним.

— Он уже не тот, каким ты его знал, поэт. Он провел больше года в каменном мешке, на хлебе и воде. Прежнего силача мы не увидим. Он мог ослепнуть, сойти с ума — все возможно.

Настало молчание — все вспоминали воина, вместе с которым сражались.

— Жаль, что я так поздно узнал об этом, — промолвил Зибен.

— Я и сам не знал, — сказал Варсава. — Я думал, его убили.

— А мне казалось, что Друсса не может побить даже целая армия, — заметил Эскодас. — Он был такой несокрушимый.

— Это верно, — хмыкнул Варсава. — Я видел, как он, безоружный, спустился в лощину, где десять разбойников истязали старика. Он скосил их, как серп пшеницу, — было на что посмотреть.

— Так как же мы поступим? — спросил Зибен.

— Явимся в замок, чтобы засвидетельствовать свое почтение Кайиваку. Авось сразу он нас не убьет!

— Превосходный план, — ехидно одобрил Зибен.

— У тебя есть получше?

— Думается мне, что есть. В такой дыре развлечений, конечно, не густо. Я пойду в замок один, назову себя и предложу устроить представление в обмен на ужин.

— Я не хотел бы показаться грубым, — сказал Эскодас, — но вряд ли к твоей высокой поэзии отнесутся здесь с должным уважением. — Дорогой мой, я лицедей и могу удовлетворить всякую публику.

— Здешняя публика, — вмешался Варсава, — состоит из последнего отребья Вентрии, Наашана и прочих восточных и западных земель. Будут присутствовать дренайские перебежчики, вагрийские наемники и вентрийские преступники всякого рода.

— Они будут мои, — спокойно сказал Зибен. — Дайте мне полчаса и идите смело. Ручаюсь, вас никто не заметит.

— Скромность украшает, — улыбнулся Эскодас.

— Я человек одаренный и горжусь своим даром.

Поднявшись по лестнице, Друсс остановился. Где-то рядом суетились, скребли кастрюли и чистили ножи. Запах свежего хлеба смешивался с ароматом жареного мяса. Друсс, прислонившись к стене, задумался. Незамеченным тут не пройдешь. Ноги у него устали, и он присел на корточки. Как же быть? Услышав чьи-то шаги, он выпрямился. Появился старик, сгорбленный и кривоногий, таща ведро с водой. Приблизясь к Друссу, он вскинул голову и раздул ноздри. Друсс заметил, что его слезящиеся глаза затянуты опаловой пленкой. Старик поставил ведро и протянул руку.

— Это ты? — прошептал он.

— Ты слепой?

— Почти. Я же говорил, что провел пять лет в твоей темнице. Пойдем со мной. — Старик поставил ведро, вернулся обратно по извилистому коридору и спустился по узкой лестнице. Там помещалась его каморка, где в узкое оконце лился солнечный свет. — Жди здесь, — велел он. — Я принесу тебе еды и питья.

Вскоре он вернулся с половиной свежевыпеченного хлеба, кругом сыра и кувшином воды. Друсс жадно поглотил все это и улегся на койку.

— Спасибо тебе за твою доброту. Без тебя я погиб бы — не телом, так душой.

— Я уплатил свой долг. Один человек кормил меня, как я тебя. Он поплатился за это жизнью — Кайивак посадил его на кол. Но у меня недостало бы мужества, если бы во сне мне не явилась богиня. Не она ли вывела тебя из темницы?

— Богиня?

— Она поведала мне о твоих муках, и я преисполнился стыда за свою трусость. Я поклялся ей сделать все, что в моей власти. Она коснулась моей руки, и спина у меня сразу перестала болеть. Это она отодвинула камень?

— Нет, я перехитрил тюремщика. Друсс рассказал старику о своем побеге.

— До вечера их не найдут, — сказал тот. — Хотел бы я послушать их вопли, когда крысы станут бегать по ним в темноте.

— Почему ты думаешь, что женщина, которая явилась тебе во сне, — богиня?

— Она назвала мне свое имя, Патаи, и сказала, что она дочь земной матери. В том сне она гуляла со мной по зеленым холмам моей юности. Я никогда ее не забуду.

— Патаи... — тихо повторил Друсс. — Она явилась и ко мне в темницу и вдохнула в меня силу. — Друсс встал и положил руку на плечо старика. — Ты подвергался большой опасности, помогая мне, я не смогу расплатиться с тобой до конца своих дней.

— Ты можешь остаться здесь и бежать, когда стемнеет. Я достану веревку, и ты спустишься со стены.

— Нет. Я должен найти Кайивака и убить его.

— Ну что ж. Богиня даст тебе силы, не так ли? Она вольет силы в твое тело?

— Боюсь, что нет. Придется полагаться только на себя.

— Но это верная смерть! Даже и не пытайся, — взмолился старик, и слезы покатились из его мутных глаз. — Он тебя уничтожит. Он чудовище и обладает силой десяти человек. А посмотри на себя! Я плохо тебя вижу, но знаю, что ты должен быть очень слаб. Перед тобой жизнь, свобода, солнечный свет. Ты молод — зачем же совершать подобное безумство? Он повалит тебя одним пальцем и либо убьет, либо швырнет назад в подземелье.

— Я родился не для того, чтобы бегать. И поверь: я не так слаб, как ты думаешь. Ты об этом позаботился. Расскажи-ка мне о замке. Куда ведут лестницы снизу?

Эскодас не боялся смерти, ибо не питал любви к жизни — так было с ним уже много лет. С тех пор как отца выволокли из дома и повесили, Эскодас не знал, что такое радость. Даже потерю свою он принял спокойно. На корабле он сказал Зибену, что ему нравится убивать, но это была неправда. Он не испытывал никаких чувств, когда стрела попадала в цель, кроме минутного удовлетворения после особенно удачного выстрела.

Теперь, идя с Варсавой к мрачному серому замку, он равнодушно гадал, умрет он сегодня или нет. Вспомнив об узнике в тесном сыром подземелье, он спросил себя, что сталось бы в заточении с ним самим. Ведь он довольно безразличен к красотам мира, к горам, озерам, океанам и долинам. Тосковал бы он по всему этому в темнице? Вряд ли.

Варсава, напротив, был напряжен. Эскодас улыбнулся. Чего тут бояться? Умираешь лишь раз.

Они поднялись по лестнице к воротам замка, которые были распахнуты настежь и никем не охранялись. Войдя внутрь, Эскодас услышал гогот, несущийся из зала. Они заглянули туда. За тремя большими столами сидели около двухсот человек, а на помосте в дальнем конце, футах в шести над полом, восседал Кайивак. Восседал на резном троне из черного дерева — и улыбался. Перед ним на столе стоял Зибен.

Голос поэта звенел. От неслыханной похабщины того, что он рассказывал, у Эскодаса отвалилась челюсть. Он слышал в исполнении Зибена эпические поэмы и философские трактаты, но историй о шлюхах и ослах не слышал никогда. Варсава рассмеялся от души, когда рассказ завершился особенно большой непристойностью.

Эскодас оглядел зал. Поверху шли хоры, на них вела лестница. Там можно было спрятаться. Он ткнул Варсаву в бок и шепнул: