Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – вильдграф

Небо без облачка, солнце высунуло нещадно сверкающий горбик из-за темного края, где всю ночь грело не то мировую черепаху, не то трех слонов, впереди жаркий день, а в такой зной только дурак будет хранить верность традициям в одежде. Я обнажился до пояса, одежду сунул в мешок, а перевязь с мечом перекинул через плечо, ставши неотличим от основной массы кочевников. Солнце сладострастно вонзило острые зубешки в мою кожу, приятный жар растекся под шкурой, растапливая последние капли нежного жирка, но я и без зеркала знаю, что стыдиться плоской груди или тонких рук не буду: перевоплощение в дракона и обратно всякий раз подгоняет меня к той норме, каким я должен быть при моем акселератизме, а не оставляет прежним рослым хиляком.

Я с удовольствием пощупал мощные бицепсы и еще более толстые трицепсы, когда-то все это висело на руках, как вялые тряпочки, а теперь налито такой тугой силой, что на глазах раздвигает кожу. И грудные мышцы заставляют оттопыривать руки, чего стыжусь и старательно прижимаю руки к бокам, а то вид больно задиристый.

Даже живот в заметных кубиках, не шесть, а целых восемь, но, увы, я не один здесь орел, у большинства кочевников хорошие атлетические фигуры. Слабые у них вообще не выживают, недостаточно сильные и ловкие гибнут в состязаниях, соревнованиях и бесконечных межплеменных войнах.

Солнце уже всерьез обжигало плечи, когда я пошел к зияющему проему на месте городских ворот. Вскоре догнал нагруженных связками хвороста осликов и мулов, бойкие горожане успели набрать огромные вязанки, пока я выбирался из леса, вместе с этим караваном и прошел в проем крепостной стены. Сразу малость ошалел от непривычно по-южному громкой речи, гомона, бодрых голосов со всех сторон. Полные нетерпения торговцы спешно раскладывают товары, натягивают над своими богатствами тенты, ревниво посматривают друг на друга.

Появились и первые покупатели, в основном женщины. Пришли за свежей зеленью, молоком, сыром и мясом. Торговцы на меня поглядывают с веселым любопытством и доброжелательностью, угадывая чужестранца, а у чужаков обычно водятся деньги.

Я прошел в ту часть, откуда доносится конское ржание и дробный стук копыт. Коней гоняют на длинном поводе по кругу, выискивая недостатки, покупатели отчаянно торгуются с продавцами.

Присматриваться я долго не стал, все-таки моему Зайчику нет замены, высмотрел самого красивого, он ухитряется вставать на дыбы, поднимая повисших на удилах двух работников, что значит, силен, поинтересовался:

– А эту смирную лошадку за сколько хотят сбыть?

Продавец оглянулся, лицо возмущенное и одновременно заинтересованное. Я смотрю на коней с равнодушным снисхождением. Мол, видал и получше. Я же степняк, а для степняка признаться в своем полном невежестве по части лошадей – значит совершить социальное самоубийство. Презирать будут все кочевники, а в первую очередь сами кони.

– Сбыть? – спросил он с великим возмущением. – Это же не конь, это дикий кентавр!

– Точно, – согласился я, – только он растерял все человеческое. А раз так, то за калеку готов заплатить треть от его цены.

Другие покупатели начали прислушиваться, один подмигнул мне и сказал продавцу с преувеличенным сочувствием:

– Чего это он так? Хороший конь, хоть и староват, конечно…

– Старый конь борозды не портит, – сказал другой, вздохнул и добавил уже другим тоном, – но и глубоко не пашет.

Я понял их игру на снижение цены, поддакнул:

– Старый конь борозды не портит! Он ляжет в нее и спит.

Торговец вскричал возмущенно:

– Старый? Да этот конь только родился!.. Посмотрите, как блестит шкура! А кто похрабрее, взгляните на его зубы! Что вы все наговариваете на честного торговца?

– Честный? – изумился один из покупателей. – Да ты у кентавра коня украдешь! Признавайся, откуда у тебя такой замечательный конь, если ты разводишь только кур?

Торговец ухмыльнулся.

– Завидуешь? А вот шел себе по улице, смотрю – блестит что-то. Поднимаю – подкова. Переворачиваю – а там этот конь.

Один сказал озадаченно:

– Да? Повезло тебе… А я вот сколько подков находил, но никакого счастья.

Торговец сказал злорадно:

– Чтоб подкова приносила счастье, надо прибить ее к копыту коня, и пахать, пахать, пахать… Ну так как этот конь? Отдаю всего за семь серебряных!

– Всего, – проворчал один. – За семь я весь табун куплю…

– Или базар, – сказал другой.

Торговец спросил язвительно:

– Может быть, вам лучше купить верблюда? Это тот же конь, но с большим жизненным опытом.

Я махнул рукой, вытащил золотую монету.

– Беру. Только подбери седло получше, попону, седельные мешки.

Он взглянул на мою спину, где мешок уже раздут, как у погорельца, ухватил золотой и сразу же попробовал на зуб. Глаза радостно заблестели.

– Хорошо, господин! Будет самое лучшее седло и все остальное!

Он ринулся в распахнутые двери конюшни, покупатели посмотрели на меня недружелюбно.

Один буркнул:

– Ну зачем цену поднимать? Теперь совсем обнаглеет…

А второй проговорил со вздохом:

– Да он совсем безголовый, но теперь хоть конь будет думать за обоих.

Через полчаса я пересекал площадь, направляясь к королевскому дворцу. Подо мною гарцует великолепный конь под цветной попоной, седло новенькое, расшитое бисером, за ним приторочен увесистый мешок с припасами и трофеями, из-под копыт на булыжной мостовой выстреливают короткие искры.

У ворот двое рослых мужчин в парадных доспехах, настоящих рыцарских, то ли трофейных, то ли декоративных, оба крупные и очень важные, в руках по копью, доспехи блестят, шлемы сверкают, как зеркала под солнцем, а щиты так и вовсе украсят любой музей.

Я ехал прямо, через головы стражей сквозь кованую металлическую решетку видны роскошные цветники, клумбы с розами, тюльпаны, а дальше за выложенной цветной плиткой площадкой высится светлый огромный дворец из белого камня, изысканный, с богатой лепниной у входа и затейливыми колоннами. За главным зданием выглядывают еще несколько, поменьше, но тоже богато отделанных.

Стражи лениво и чересчур безразлично смотрели через забрала. Я соскочил на землю, высокий и с обнаженным торсом, есть чем побахвалиться, с конем в поводу подошел ближе.

Оба так же молча скрестили передо мной копья, хотя ворота и без того закрыты.

– Я к ярлу Элькрефу, – сказал я надменно, как и надлежит благородному варвару, сыну степей, в прогнившем городе. – Изволю!

Они переглянулись, снова уставились высокомерно, королевский дворец охраняют и вообще стерегут, а не общественный сортир, один наконец медленно разлепил толстые разляпистые губы.

– И чё?..

– С вестями о его брате Растенгерке, – объяснил я терпеливо.