Сергей Волков - Стража последнего рубежа

— А Терентий Северьянович рассказывал, что у нас гвардмейстерская служба только после «Корнуолла» и «дома Некрасова» началась, — не утерпев, влезла Тамара.

— Видишь ли, наш полковник — ученик Некрасова, и такая версия происхождения нашей службы ему ближе. На самом же деле гвардмейстеров первой волны, назовем ее так, выбили в тридцать седьмом и последующих годах. Тогда среди власть имущих, включая самого, была популярна такая точка зрения — нечисти не место в государстве рабочих и крестьян, а гвардинг — пережиток, с которым надо покончить.

Все изменила война. «Голые» танки и «чистые» самолеты не выдержали удара немецкой техники, в которой сидели великолепно зачарованные, могучие гварды. Ты знаешь, сколько у нас было в июне сорок первого года танков на западном рубеже? Больше двенадцати тысяч! А у немцев — три с половиной тысячи. И тем не менее через четыре месяца они подошли к Москве. Вот что такое грамотный гвардинг.

На начальном этапе войны немецкие гвардмейстеры оказались на голову выше всех своих коллег из стран антигитлеровской коалиции, а это, кстати, позволило вермахту иметь на вооружении сотни трофейных танков, пушек, автомобилей и прочего. Однако после сорок третьего года ситуация изменилась. В результате ряда спецопераций советской разведки лучшие гвардмейстеры рейха были уничтожены, тогда как СССР по договоренности с союзниками получал лендлизовскую технику «голой», и советская нечисть под чуткой опекой гвардмейстеров в погонах «садилась» в «аэрокобры» и «шерманы» как в родной дом.

Не следует забывать, что и отечественная техника нуждалась в гвардах, а поскольку выпуск ее был налажен в огромных количествах, требовались десятки тысяч неофитов, которые в массе своей шли на службу добровольно — воевать с иноземным врагом среди нечисти всегда было почетным делом.

— Подумать только… — прошептала Тамара. — Ой, там чайник закипел, Виктор Семенович! Я сейчас.

— Все, я закончил! — объявил Джимморрисон, выдергивая из лотка принтера пачку еще горячих листков. — Товарищ майор…

— До свидания, Игорь, — кивнул Вершинин.

— Я Женя, — растерянно улыбнулся лейтенант.

— Да, извини. Устал. Шефу привет.

Джимморрисон уехал. Тамара принесла с кухни чашки, разлила ароматный кофе.

— В пятидесятые годы, в связи с начавшейся глобализацией, было заключено несколько закрытых международных соглашений, пакт «Тысяча товаров» например, — продолжил Вершинин, сделав глоток. — Хороший кофе, спасибо. Согласно этим документам, продукция бытового назначения не должна содержать в себе гвардов, а уж военная — тем более. Конечно, это существенно — в разы — сокращало ее срок службы, но такое положение дел как раз устраивало производителей. Впрочем, есть сведения, что практически во всех крупных международных компаниях имеются отделы гвардинга и никто не застрахован от того, что в его телевизоре не обитает какой-нибудь брауни или цверг, которые ведут сбор сведений о хозяине прибора. Чтобы этого не происходило, на пограничных пунктах и таможнях стоят контролирующие биоэнергетическую активность системы.

По нашим данным, а также информации коллег, контролирующих нечисть и занимающихся гвардингом, например английской MИ-13, существуют группы нечисти, ведущие партизанскую борьбу с гвардингом. Кроме того, есть немало нелегальных, черных гвардмейстеров, работающих на международный криминал. Вот так обстоят у нас дела, стажер. Кстати, наш нынешний противник явно из черных и работает скорее всего по частному заказу. Не исключено, впрочем, что за ним стоят спецслужбы. Ну да хватит дозволенных речей, пора за работу. Крайний комп у нас чем занимается?

— На нем база данных, — принимая у майора пустую чашку, ответила Тамара.

— Отлично, я займу его — надо отчет набить и составить план действий на ближайшие дни. — И Вершинин, шутливо поклонившись, оставил девушку в одиночестве.

Олег считал шаги. Это было единственным его занятием, единственным делом, позволявшим отвлечься от того кошмара, в котором он оказался — и жил.

С момента, как по приказу женщины-птицы существа убили своего собрата в шляпе, прошло уже очень много времени. С калейдоскопической скоростью мелькали перед глазами образы, люди и нелюди. Олег оказывался то на заснеженных улицах Москвы, то в квартире какой-то серой женщины, квартире нехорошей, жуткой. Там он расстался с существами и стал свидетелем непонятной ссоры, каким-то образом связанной с ним, Олегом. Потом была другая женщина, старая и грозная, от нее веяло жаром, а глаза горели, точно в них жил обжигающий огонь. Машина, запах духов и дорогого табака, ночной город, знакомый дом…

Когда во сне вдруг появилась Соня, ему стало совсем плохо. Олег представил, что сейчас снова появятся его мучители или какие-нибудь твари похуже и Соня станет их жертвой. Так и вышло, но не сразу. Сначала женщины и Соня с Олегом сели в машину и долго куда-то ехали, пока не очутились в лесу. Кругом лежал снег, было холодно и страшно. Но этот страх, страх ожидания, оказался ничтожным по сравнению с настоящим ужасом, который испытал Олег, увидев человека с большой головой. Он походил на сгусток мрака, а в раскосых глазах его плескалась сама смерть.

Большеголовый убил огненную старуху, а мог убить и Соню, и его самого, и ту серую женщину, что привезла их сюда. Но что-то случилось, случилось где-то вне понимания и сознания Олега. Во сне всегда так бывает, там нет прямой, логичной связи между событиями. Просто что-то меняется — и ты вынужден принимать это как данность.

Такой данностью стала Соня, новая, преобразившаяся Соня. Она подошла к Олегу, и ее прикосновение обожгло его. Взглянув в глаза девушки, он увидел там огонь, то же самое пламя, что жило в убитой старухе. И еще он почувствовал с и л у, удивительную, необоримую силу, обладательницей которой теперь являлась Соня.

И были мрак подземелий, и стоны за спиной, и тьма впереди. Они шли и шли по гротам и штольням, и Олегу, впервые за все время, как он оказался в этом вывернутом мире, стало спокойно и тепло. Соня несла его на руках, прижимая к груди, и, понимая это, Олег тем не менее не мог отделаться от мысли, что парит высоко-высоко над землей, у самого солнца и нежится под его жаркими лучами.

Тем ужаснее оказалось потерять это тепло, этот обретенный вдруг покой, когда они встретили или нашли — Олег так и не понял тогда, зачем Соня полезла в катакомбы, — большеголового человека. Оказавшись на холодных, сырых камнях, он забился в какую-то впадину и видел, как сила того огня, что жил теперь в Соне, слилась с исконной мощью земных толщ, с пламенем застывшим, умиротворенным — но страшным, если суметь разбудить его.