Сергей Волков - Стража последнего рубежа

— Но обед же… — и спохватилась: — Зачем? Зачем вы это?

— С-сесть! — жутковато присвистнув, повторил Вершинин, указав пистолетом на свободный стул у двери. — Будешь вести себя как послушная девочка — ос-станешься живой…

Он быстро, очень быстро поднялся, одним длинным, стелющимся шагом пересек комнату, поднял автомат, закинул на плечо и, стоя боком к парализованной страхом девушке, одной рукой ловко обшарил тело охранника. Забрав рацию, пистолет и нож, Вершинин вдруг довольно улыбнулся, и эта улыбка точно вернула Тамару в реальность. Она поняла, что происходит что-то ужасное, что жизнь ее отныне разделилась на «до» и «после». И еще — что теперь она заложница, пленница вот этого, видимо, сошедшего с ума человека…

«Точно — он просто рехнулся. Помешался, сдвинулся — как там еще говорится? Не выдержал напряжения последних дней. Или… его перевербовали?» Мысли птичьей стаей кружились в голове Тамары, и ни одна не задерживалась надолго. Она была слишком испугана. «Кажется, это называется шок. Или шок — это когда теряют сознание? Господи, мамочки, Иисус Христос — помогите!»

Наверное, если бы она в тот момент закричала — все пошло бы по-другому. Второй охранник, дежуривший в коридоре у входной двери, услышал бы крик, нажал на кнопку «Пост оставлен» и бросился узнавать, в чем дело. Наверное, Вершинин бы его тоже убил. Наверное, он убил бы и Тамару. Но сигнал «Пост оставлен» получил бы Филимонов, и он связался бы с охранником, а не получив ответа, доложил бы Чеканину, и они запросили бы дежурку и заподозрили бы неладное.

Но ничего этого не произошло. Тамара испугалась. Крик умер у нее на губах, когда Вершинин подошел к девушке, держа пистолет напротив лица, скотчем примотал ее к стулу и, галантно извинившись, заклеил рот. Потом он вышел из комнаты, и Тамара вся сжалась, ожидая неминуемого — и в душе веря, что все обойдется.

Не обошлось. Из коридора донеслись приглушенный хлопок, грохот упавшего тела и металлическое позвякивание. Почти одновременно прозвучал сигнал вызова от Логунова — плановый сеанс связи с постом наблюдения в автомастерской. Этот ставший привычным и даже осточертевший ей за последние дни звук лишний раз подтвердил реальность происходящего — и тогда Тамара впервые за последние десять лет заплакала…

Вернувшись, майор положил все оружие на стол, уселся в кресло так, чтобы боковым зрением видеть пленницу, достал из кармана плоский мобильник и набрал номер.

Говорил он на «быстром немецком». Тамара разобрала только три слова: «rasch», «Manuskriptensammlung» и «beseitigen». [19] «Rasch», «Manuskriptensammlung» и «beseitigen» — «немедленно», «хранилище рукописей» и «уничтожить» ( нем. ). Закончив разговор, Вершинин ответил на вызов Логунова. Выслушав доклад капитана — тот сообщил, что обстановка спокойная, — он приказал свернуть наблюдение и всей группе перебазироваться на железнодорожную станцию.

— Это распоряжение Терентия Северьяновича, — спокойным голосом произнес Вершинин, искоса поглядывая на девушку.

— Нам понадобится два часа, чтобы собрать оборудование, — несколько растерянно ответил Логунов.

— Нет необходимости, мы заберем его позже. Просто обесточьте приборы и выдвигайтесь. — И Вершинин отключился. Он был спокоен, так спокоен, что Тамара поняла — никакой это не сумасшедший. Все гораздо серьезнее…

Некоторое время ничего не происходило — майор задумчиво разглядывал карту. Неожиданно в коридоре послышались осторожные шаги. Вершинин их слышать не мог — мешало гудение компьютеров. Тамара замерла, прислушиваясь к скрипу половиц и гадая — кто мог оказаться в запертом помещении штаба? Неужели в «общаге» был кто-то из людей Филимонова? Этот кто-то спал, а теперь вот проснулся, заметил труп охранника у двери и теперь крадется сюда? Если это так, то первое, что он увидит, заглянув в приоткрытую дверь, — спокойно сидящий в кресле Вершинин. И конечно же, вместо того чтобы немедленно стрелять, начнет разговор…

«Ты должна его предупредить!» — сказала Тамара себе и забилась, пытаясь если не крикнуть, то хотя бы какими-то звуками дать понять, что в дежурке опасно. Вершинин заметил ее попытки, встал, не переставая улыбаться, подошел и коротко ударил открытой ладонью по лицу. Левую щеку обожгло болью. И тут в комнате появился тот, кого ждала Тамара. Но это был вовсе не проснувшийся охранник. Хотя слезы и застилали глаза, она разглядела невысокого человека, а точнее — нечеловека, сплошь, от макушки до пят, заросшего жесткой курчавой шерстью рыжего цвета. За спиной угадывались черные сложенные крылья. Он стоял в профиль к Тамаре, и лица она не видела, но, судя по очень сильно выдававшемуся вперед подбородку и кривым рогам над низким лбом, вряд ли это было лицо, скорее уж морда.

Крылатое существо церемонно, по-восточному поклонилось Вершинину. Тот в ответ коротко кивнул, указал на девушку. Перед лицом Тамары мелькнула оскаленная клыкастая пасть, полные злобы темные глаза и приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями. Сильная когтистая рука, а точнее, лапа, опустилась на ее голову — и девушка потеряла сознание…

Соня проснулась (или очнулась?) резко, рывком, будто вынырнула с большой глубины на поверхность. Ее забытье, в сущности, не было похоже на сон, скорее все же это был обморок, тяжелый, темный, без сновидений. Но он принес долгожданное облегчение, стало легче дышать, думать, двигаться. Девушка почувствовала себя отдохнувшей, и многомерный, разноцветный мир энергетических полей уже не пугал и не угнетал ее.

Приподнявшись на локте, Соня огляделась. Ей не понадобилось напрягать внутреннее зрение, чтобы разом увидеть все окрестные полости, гроты и каверны, окружающие небольшую пещерку, в которой ее застигло беспамятство. Новое умение далось органично, оно стало частью Сони, и девушка поняла, что теперь это будет с ней всегда, как навык езды на велосипеде, как способность писать и читать.

Жуткий червь не оставил черного следа, подобного следу демона каппа, но Соня почему-то совершенно точно знала, куда он уполз. И там, в сумрачной багровой дали, ей виделась злая, могучая сила, готовая обрушиться на каждого, кто к ней приблизится.

— Я все равно дойду! — упрямо сказала недоброй мгле Соня.

Она покосилась на шипуляка. Тот сидел на корточках, вцепившись когтистыми пальцами ног в край большого камня. Глаза полуверка горели в темноте, как два фонарика. Вздохнув, Соня поднялась на ноги, отряхнула кожаное пальто от каменной крошки. Протянув руки, она как можно приветливее улыбнулась шипуляку, и он доверчиво, точно одинокая бородатая обезьянка, вскарабкался к девушке на плечо.

И вновь Соня шла по мрачным катакомбам, вновь тени давно умерших людей тянули к ней из-за камней свои бесплотные руки, вновь свивались в удивительные узоры цветные линии и ленты энергетических полей. Зорко следя за ними, Соня тем не менее прислушивалась к себе. То ли под воздействием всей этой энергетики, то ли как следствие перестройки организма, но настроение у девушки менялось постоянно — от эйфории до безнадежной депрессии. В какой-то момент ей стало страшно. Некстати вспомнилась песня, слышанная несколько лет назад. У Сониного отца была большая коллекция записей того, что называется русским роком — в молодости он увлекался музыкой, — и лет в четырнадцать Соня решила ознакомиться с родительским собранием.