Антон Грановский - Война демонов

Анчутка поежился и с тоской посмотрел в сторону стойбища.

– Но сейчас я добрый, – повторил Глеб. – А знаешь, что меня сделало таким добрым?

– Нет, – пробормотал нелюдь.

Глеб поднял указательный палец и назидательно проговорил:

– Любовь. Любовь вообще страшная сила, брат. Вот скажи мне, Анчутка, ты когда-нибудь любил?

Нелюдь испуганно округлил глаза.

– Вижу по глазам, что да, – заключил Глеб. Он усмехнулся и толкнул нелюдя плечом. – Наверное, она была какой-нибудь десятипудовой слонихой с тремя рядами грудей? Мелкие парни любят больших девок. Надеюсь, она не разбила тебе сердце?.. Нет? Ну и хорошо.

Глеб снова приложился к кувшину. Поморщился, вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:

– Знаешь, дома… в моем времени… Там есть одна девчонка. Зовут Катя Королькова. Ты не подумай, у нас с ней ничего не было. И тут у вас тоже есть одна. Она очень похожа на Катьку. Не только лицом, но всем… Вот я и думаю: может, когда я смотрю на Диону, я вижу Катьку Королькову? Или, наоборот, когда я вспоминаю Катьку, то представляю на ее месте Диону? Понимаешь, о чем я?

Нелюдь покачал головой и сипло пробормотал:

– Нет.

– Да… – вздохнул Глеб. – Это сложно. Я и сам разобраться не могу. Знаешь, о любви вообще нельзя говорить прозой. Только стихами. Вот, послушай…

Ну, как тебе? Красиво, правда?

– Правда, – кивнул коротышка.

Глеб обнял его и потрепал за мохнатое плечо.

– Я знал, что тебе понравится. Слушай, давай будем друзьями? У меня тут, в вашем гадюшнике, совсем нет друзей. Не то чтобы я в них нуждался, но все же… Так как? Будешь моим другом?

Анчутка опасливо повел плечами и спросил:

– А что мне за это будет?

– Что будет? – Глеб хмыкнул. – Выиграешь путевку в Америку! А что, там сейчас хорошо. Могикане снимают скальпы с ирокезов. Ирокезы снимают скальпы с апачей. Жизнь кипит.

Глеб отхлебнул из кувшина, поморщился и заел водку куском вяленого, подернутого плесенью мяса.

– Какая гадость эта ваша заливная рыба… – с омерзением проговорил он. – Эх, сейчас бы копченой колбаски. «Брауншвейгской». Или, на худой конец, «Московской». Да что там копченой – простая варенка бы подошла. Эй, Анчутка, ты «Докторскую» колбасу ешь?

– Ем, – кивнул, пьяно улыбаясь, нелюдь.

– А маринованные огурчики любишь?

– Люблю, – снова кивнул Анчутка, осоловело поблескивая глазами.

– А селедочку с лучком? Потребляешь?

Анчутка кивнул:

– Потребляю.

Глеб усмехнулся и хлопнул нелюдя по плечу.

– Наш человек! Когда буду возвращаться домой, возьму тебя с собой. Познакомлю с друзьями… Яшка Фендель тебе понравится. Он тоже философ, как и ты.

Глеб икнул и поморщился.

– Слушай, а давай споем? Есть такая песня… Погоди, как же там.

Глеб оборвал песню и покачал головой:

– Нет, эта песня для тебя сложновата. Давай что-нибудь наше, русское…

Он положил локоть на колено, а щеку на ладонь и грустно запел:

Анчутка разомкнул губы и стал негромко подвывать. Глеб спел еще один куплет. По его теплой щеке, согретой жаром углей, скатилась слеза.

Ворон стоял у шатра Бычеголова и прислушивался к диким звукам, доносившимся с окраины поля, где устроился ходок Глеб-Первоход. В отблесках далекого костра были видны две фигурки, высокая и маленькая, марширующие вокруг шатра и горланящие песни на два голоса. Ветер донес до чуткого слуха Ворона обрывок какой-то абракадабры:

К Ворону подошел нелюдь Измар. Остановился, прислушался и удивленно спросил:

– Чего это они?

– Песню поют, – мрачно ответил Ворон.

Измар нахмурился.

– С каких это пор наш Кирлымкумайрген стал петь песни на языке русов?

– Рус его водкой напоил, – сказал Ворон.

– Водкой? В Гиблой чащобе? Где ж он ее достал?

– Рус всегда водку достанет. – Ворон отвернулся и угрюмо распорядился: – Смени дозорных и ложись спать.

– Сделаю, – кивнул Измар.

Ворон дождался, пока он уйдет, вновь посмотрел на марширующие вокруг костра фигурки, сплюнул на землю, повернулся и зашагал к шатру Бычеголова.

Бычеголов сидел на камне и вощил тетиву лука. Завидев Ворона, прищурил глаза и спросил:

– Чего не спишь?

– Не спится, – ответил Ворон. – Так, значит, завтра выступаем?

– Да.

– Наконец-то.

Бычеголов перевернул лук и посмотрел на собрата насмешливым взглядом.

– Не терпится сунуть башку в огонь?

– Пусть и в огонь, – хмуро отозвался Ворон. – Главное, запихать в этот огонь побольше русов.

Бычеголов хмыкнул и снова занялся своим луком. Ворон заметил, что огромные шишки на черепе вождя прорвались, обнажив острия костяных рогов.

Ворон несколько секунд молча следил за работой Бычеголова, потом заговорил снова:

– Ты правда намерен отдать княжий трон упырю?

– Ты про Лагина? – Вождь качнул головой: – Нет. Упырь не будет княжить.

– Лагин упрям и самолюбив. Трудно будет отговорить его.

– Я не буду его отговаривать. Я просто его убью.

Ворон взглянул на вождя недоверчиво.

– Он силен.

Бычеголов пожал могучими плечами.

– Я тоже. Да и ты мне поможешь. Вдвоем как-нибудь со-владаем.

– Этот упырь не простой упырь, – возразил Ворон. – Он умеет летать.

– Значит, придется оборвать ему крылья, – небрежно проговорил Бычеголов.

Ворон хотел идти, но передумал. Снова посмотрел, как вождь вощит свой огромный лук, и спросил:

– Что говорит Белнон об исходе битвы?

– Ничего, – ответил Бычеголов. – Говорит, что будущее окутано черным туманом и сквозь этот туман трудно что-нибудь разглядеть.

Ворон помедлил пару секунд, собираясь с духом, и негромко поинтересовался:

– А Диона? Ты спрашивал ее?

Бычеголов сверкнул на Ворона недобрыми глазами.

– Нет.

– Но…

– Иди, ложись спать. Завтра будет трудный день.

Ворон еще несколько мгновений постоял, ожидая, не скажет ли вождь чего-нибудь еще, потом повернулся и откинул нетвердой рукой полог шатра. На душе у него было тревожно.

Диона погладила пса, свернувшегося у ее ног клубком.

– Сиди смирно, Черныш.

Она сама не знала, почему назвала собаку именно так. Кличка Черныш всплыла у нее в голове сама собой.

– Сиди тут, карауль, – сказала Диона. – А я пойду прогуляюсь.

Диона вышла из своего маленького шатра-шалаша, сплетенного из веток, и посмотрела на темное ночное небо. Звезды и луну скрыли мороки.