Антон Грановский - Падшие боги

Глеб, Крысун, Васька и Айсарана побросали котомки и сумки на траву и уселись рядом, с наслаждением вытянув гудящие от усталости ноги.

Громол расчистил от травы площадку, взял в руку веточку и стал что-то чертить.

– Вот, зрите, – сказал он, указывая на чертеж. – Сей круг – Черный бор. А вот тут, в пятнадцати верстах от каменной межи, Гиблая чащоба. Верст через восемь, а то и меньше, будет деревня Моревка. Там прежде руду добывали. После добыч пещеры остались. В тех пещерах волколаки от света дневного хоронятся. Мы через Моревку днем пройдем. И молите Даждьбога, чтобы солнце не скрыли мороки.

Васька Ольха хмыкнул и с сомнением посмотрел на охотника.

– А откуда ты, дядька Громол, про пещеры знаешь? – поинтересовался он.

– От добытчиков и промысловиков слышал, – ответил тот спокойно.

– Но ведь оттуда никто не возвращается.

– Есть, которые возвращаются, – сказал Громол.

– А…

– Ежели хочешь по делу спросить – спрашивай, а ежели заради праздного интереса, то лучше молчи.

Васька закрыл рот и насупился.

– Верстах в трех-четырех от Моревских рудников, – продолжил охотник, – начинается Кишень-град. Вельми богатый был град, с палатами каменными. Подклеты тех палат до сих пор целы. А кое-где и стены домов остались…

– А много вокруг него упырей? – спросил дрогнувшим голосом Васька.

– Немного. Время быстротечное не токмо людей, а и злыдней не щадит. Да и зверья в лесу все меньше. Не упырей нам с вами бояться надо, а темной нелюди.

– Нелюди? – с любопытством переспросил Глеб. – А это что за чудовища?

Громол взглянул на него спокойным взглядом и ответил:

– Потомки бывших жителей Кишеня.

– Да разве они уцелели?

– Некоторые уцелели. А это их правнуки. Или праправнуки. Сказывают, в Кишене, по подполам да подклетам, этой нелюди много хоронится. Как минуем Кишень, выйдем к узкой речке Протекайке, – продолжил Громол. – А она нас до самого Пепельного озера доведет. Ну а дальше видно будет.

Громол выпрямился и швырнул веточку в траву. Васька Ольха посмотрел на него снизу вверх и сказал:

– Дядька Громол, можно тебя попросить?

– Проси.

– Ежели я помру – не сжигай меня, а закопай в землю.

Громол прищурил серые глаза.

– Так ведь в упыря обратишься.

– А ты свяжи мне руки и ноги веревками и камень на могилу навали.

Охотник нахмурился и покачал головой:

– Это еще хуже будет.

– Ничего. Не хочу дымом стать и по воздуху рассеяться. Осьмий говорил, что в конце веков будет Страшный суд, и Господь всех покойников из земли подымет. А как он меня подымет, если ты меня сожжешь? Лучше я буду в земле связанный лежать и Господа Иисуса дожидаться.

Громол вздохнул:

– Дело твое.

– Нет, ты пообещай!

– Обещаю.

– Предками своими поклянись!

– Клянусь.

Васька успокоился. А Громол посмотрел по сторонам, потом глянул на небо, перевел взгляд на своих спутников и сказал:

– Надо воздать жертву богам. Без их помощи с темными злыднями не совладаем.

– А ты знаешь, как это делается? – поинтересовался Глеб.

– Да, чужеземец, знаю.

Жертвенный костер – дело ответственное. Богам можно давать только мясо и жир зверей и птиц тайги. Громол сходил в лес и через пятнадцать минут вернулся с тремя убитыми куропатками.

Их и принесли в жертву лесным богам.

После разожгли сам костер. В полный рост, но покорно склонив головы, стояли перед жертвенным костром Громол, Глеб, Васька, Крысун и Айсарана. Лица их были сосредоточены и строги.

Глеб смотрел на огонь, и перед глазами у него проходили лица погибших товарищей. Алатык, Осьмий… Старика было особенно жалко. Алатык – воин, а для воина погибнуть на поле брани – удача и почет. Но старик Осьмий был человеком мирным и далеким от ристалищ.

И какого черта Васька поперся тогда в лес? Любви захотел, идиот. И где – на подступах к Гиблой чащобе! В месте, кишащем чудовищами!

Глеб вздохнул. Ладно, не стоит ругать Ваську. В сущности, он парень неплохой. А что Осьмий погиб, так на то была воля богов. Перун так распорядился. Или Сварог. Ну, или кто там у них еще есть?

Глеб вдруг с удивлением поймал себя на том, что начинает мыслить, как местные люди. Воля богов, Перун… Какого черта?

До сих пор трудно было поверить, что все это по-настоящему. В глубине души Глеб продолжал надеяться, что все события минувших дней – не более чем порождения его больной фантазии. Вот закроет он сейчас глаза, откроет вновь – и исчезнет страшный лес, напичканный ужасными тварями.

Но не исчезал.

Глеб вздохнул, глянул на охотника и тихо спросил:

– Как думаешь, Громол, умирать страшно?

– Смерть – лишь ступень, – спокойно ответил охотник. – Коли ступишь на нее твердой стопой, себя сохранишь. А коли испугаешься да споткнешься, себя потеряешь.

– А я ведь в людей стрелял, – сказал Глеб, глядя на огонь. – И даже попал. Как знать, может, те два газара уже умерли от потери крови или сепсиса. Если так, то я – убийца.

Громол покосился на Глеба.

– Об этом после подумаешь, когда в Хлынь с пробуди-травой воротимся. А сейчас держи ум хладным. Таперича здесь каждый от каждого зависит, и мысли тоскливые я в твою голову не допущу.

Глеб вздохнул, повернулся и отошел от жертвенного костра. Смотреть на дымящиеся птичьи трупики не было никакого удовольствия.

Перед тем как двинуться дальше, Громол учил своих спутников:

– Помните: коли в Гиблом месте помрете, упырями станете. И кусать себя ядозубым упырям да оборотням не давайте. У них слюна гнилая – отравит, в нежить обратит.

– А как насчет темных нелюдей? – поинтересовался Глеб. – Они так же опасны, как оборотни?

Громол нахмурился.

– Этих мало кто видал. Сказывают, они, как люди, но уродством обезображены. У кого четыре руки, у кого – две головы. У кого – голова шакалья, а у кого – совиная. Один промысловик рассказывал мне, что они ненавидят людей. Как бы то ни было, но думаю, что они опаснее оборотней.

– Почему? – поинтересовался Крысун.

– Потому что оборотни – звери. Упыри и того хуже. А нелюдь разумна и хитра. И оружием умеет пользоваться не хуже нас с вами.

Васька вздохнул и неуклюже перекрестился:

– Господь Иисус, обереги нас от лесной нелюди!

Крысун взглянул на него неприязненно.

– Боишься, оголец? – ехидно поинтересовался он.

– Убоялся бы, кабы в Иисуса не веровал, – спокойно ответил Васька. – А еще меня Осьмий защищает. Чего мне бояться?

Крысун хотел сказать что-то едкое, но Громол его перебил:

– Я забыл еще про одно сказать. Слышал я от промысловиков и отчаянных людей, что близ погостов кишеньских живет смерть-баба. Одни называют ее Ягой, другие – Мамелфой. Живет она в домовине надмогильной. Домовина ее стоит на двух столпах. Не знаю – правда то или нет, но сказывают, что, ежели с Мамелфой договоришься, быть тебе целу. А ежели нет – она на тебя всех упырей кладбищенских спустит.