Дети немилости

Не то смутное любопытство, не то смутное же предчувствие потянуло ее вперед. Неле не боялась мужских драк. Ручницы там, кажется, ни у кого не было, от брошенного ножа Юцинеле сумела бы увернуться, от погони — убежать; страх не остановил ее, и она, повинуясь какому-то странному притяжению, словно бы чужой воле, прошла дальше, прижалась спиной к стене и осторожно глянула за угол.

Сердце ёкнуло и упало в живот.

Колени ослабли.

Неле замерла, не веря своим глазам.

…Вначале она увидела первую жену Мори — растрепанную, растерянную, взбешенную. Эррет впивалась пальцами в спинку скамейки и, очевидно, разрывалась между желаниями кинуться на помощь Мори и кинуться душить его вторую жену. Вторая жена, прислонившись к дереву, задумчиво усмехалась.

На мраморных плитах посреди сквера ждал Мори, спокойный, как всегда.

Перед добрым уаррцем стоял, улыбаясь знакомой, до муки знакомой Неле улыбкой, Итаяс, Демон Высокогорья.

Неле отвернулась и зажала рот рукой: из ее груди едва не вырвался стон.

Это было невозможно. Совсем невозможно. Никак не мог Итаяс очутиться в Рескидде, он был в Верхнем Таяне, вместе с каманаром Ариясом… и он был рядом, в двух десятках шагов от Неле. Доли секунды хватило сестре, чтобы узнать выражение его лица и понять его намерения. Итаяс собирался убить. Не приходилось гадать, кого на этот раз он избрал себе жертвой… Почему? Зачем?..

Неле не знала ни одного ответа и не имела сил задавать вопросы. Она даже не смотрела на мужчин: уставилась в землю, не в силах видеть. Ей не нужно было видеть, она и без того знала, что сейчас случится.

Сейчас ее непобедимый брат убьет самого лучшего человека на земле.

…Знакомый звук: скользит по полированному мрамору чья-то нога. Воздух потрескивает — написано заклинание. Еще какие-то звуки, которые невозможно опознать, потому что уже невозможно думать — дыхание прерывается, болит в груди, кровь шумит в ушах… Итаяс не проигрывает битв. Если он вступил в сражение, значит, он выиграет его. Недаром его зовут Демоном. Его боятся едва ли не больше, чем мертвеца Эрдрейари. Великий мертвец прославился при жизни, и лет ему сотни, а Демон Высокогорья — юн…

А Морэгтаи — добрый. Может, он и сильный маг, но он не убийца убийц, и не бесчинствовал он год от года на горных дорогах, и не проводил в походах недели без сна и отдыха. Он просто человек. Сейчас Демон убьет его.

И Неле не сможет с ним даже проститься.

Задыхаясь от рыданий, ничего не видя из-за застящих глаза слез, Неле вылетела из-за угла и бросилась к ним. Одна мысль овладела всем ее существом: остановить его руку, повиснуть на нем, вымолить еще несколько вздохов… и может быть, успеть сказать, что любимая сестра Итаяса обязана жизнью этому уаррцу, и может быть, тогда она вернет Мори долг…

Она сделала то, чего так сильно желала.

В последний миг Неле с отчаянным вскриком повисла на занесенной руке.

На руке Морэгтаи.

Непобедимый Итаяс стоял на коленях. Уаррец накрутил его косу на запястье и, нажимая коленом на спину, заставлял его откидывать голову — так далеко, что Итаяс задыхался. Сам уаррец оставался так же спокоен, как минуту назад. В руке — в той, за которую уцепилась Неле — он сжимал кинжал Демона. Все мускулы в теле горца были напряжены, он готовился рвануться, почуяв малейшую слабину в хватке врага; но руки Итаяса, совершенно свободные, оставались странно неподвижны. Они висели вдоль тела бессильно, словно Мори сумел выбить его плечи из суставов. «Заклинание, — поняла Юцинеле. — Это заклинание…»

И только потом она поняла, какой перед нею расклад.

— Цинелия? — недоуменно, но ласково проговорил Мори.

Неле только всхлипнула, выпустив его руку.

Расширенными глазами Итаяс смотрел на нее — снизу вверх. «Юцинеле», — одними губами проговорил он и вдруг улыбнулся.

— Господин… Морэгтаи, — не помня себя, выговорила Неле; неотрывно она глядела на брата. — Пожалуйста…

— Что за бесы?! — прорычала Эррет.

Неле обернулась в панике.

— Это девка навела ублюдка? — продолжала уаррка. — То-то она мне сразу не понравилась… Данва!

— Вот оно как, — насмешливо сказала, приближаясь, вторая жена Мори, пышногрудая золотоволосая рескидди. — Наши действия этот красавец, может, и предвидит, но Его Величество успешно надрал герою задницу.

— Данва! — рявкнула Эррет; она была в ужасном гневе, и темные жуткие глаза ее стали еще темнее и жутче. — Я скормлю тебя свиньям! Я прикажу Кайсену сместить тебя! Так-то твоя шваль защищает императора?!

Мори поднял голову.

— Эррет, — сказал он. — Не шуми.

Первая жена с силой провела по лицу ладонью.

— Это я виновата, — глухо сказала она. — Я спустила теней с поводка. Но я исправлю это упущение, — голос ее стал едким как кислота. — К счастью, еще не поздно.

— Эррет, — повторил Мори терпеливо. — Ты еще не поняла?

Он перевел взгляд на Неле, и Неле отшатнулась.

Руки ее дрожали. Она вскрикнула — тихо, не испуганно, а скорей жалобно. Дрожа, она отступала и отступала под их взглядами: издевательским — Данвы, бешеным — Эррет, печальным и ласковым — Морэгтаи… Последний по-прежнему держал Итаяса железной хваткой, заставляя извиваться в попытках глотнуть воздуха, а Демон по-прежнему приветливо улыбался сестре, хотя улыбка и выходила искаженной от боли.

Эррет резко выдохнула.

Плечи Неле опустились; по лицу ее катились слезы, но она не чувствовала их. Без сил она села прямо на землю.

— Император, — выговорил Итаяс со странным удовлетворением, перестав, наконец, сопротивляться. — Император Уарры.

Перед тем, как разразится гроза, бывают часы тишины — душной, напоенной предчувствием бури, но оттого лишь более глубокой.

Глубокой ночью мы с Эррет разговаривали, лежа в постели. Время с начала сумерек до третьего часа заполночь считалось в Рескидде «лунным днем»; ни один здоровый южанин не спал. Кто-то работал, но большей частью горожане, выспавшись в жаркую пору, гуляли и буянили. Только в четвертом часу становилось спокойней, хотя жизнь кипела до рассвета.

Днем мне доставили письмо Младшей Матери. Любопытный путь проделало оно: по дальней связи из Рескидды в Кестис Неггел, а оттуда обратно в Рескидду. Я никак не ожидал, что Ее Святейшество, зная о моем инкогнито, решит соблюсти формальности. Она изъявляла желание даровать мне личную аудиенцию; благо, хотя бы закрытым письмом, а не извещением со всеми печатями… общественность бы удивилась.

Но вопрос можно было считать решенным. Светские же власти Рескидды не отличались такой прямотой. Уже довольно долгое время через Тысячебашенный я вел переговоры с канцелярией Лумирет. Рескидди все не могли принять решение, отговариваясь тем, что царица находится в деловой поездке. Я понимал, что это лукавство, но мог только ждать. Из Ройста информировали, что Лириния не высказывала намерения вступать в переговоры с Рескиддой. Аллендор по-прежнему любовался своими войсками на парадах в честь юбилея Его Величества.