Дети немилости

— Морэгтаи, — негромко окликнула Эррет.

Я очнулся. Это можно будет обдумать потом, сейчас время других дел.

— Господин Атри, — сказал я. — Можем ли мы быть уверены в том, что первый шаг — за нами?

Тот сложил губы в суровую прямую черту.

— Мы располагаем только историческими свидетельствами, — сказал он. — История говорит, что все мировые войны, инспирированные активной фазой высшего времени, начинала Бездна, чьей бы победой ни суждено им было окончиться. Но достоверность этих сведений не абсолютна. К сожалению, в физике магии теории, удовлетворительно объясняющей эти процессы, пока не существует. Откровенно говоря, я очень рассчитывал на честь встретиться с господином Лаангой. Думаю, он мог бы дать ответ на некоторые вопросы…

«Не вы один так думаете», — сказал я безмолвно, потому что во всех взглядах читалось то же самое. Лаанга питает некоторое презрение к людям, жизнь которых короче времени существования их должностей — верховным магам, министрам, князьям, императорам.

Как это все-таки неудобно — то, что великий маг не подчиняется властелину Уарры…

Мысль мелькнула, и меня бросило в холодный пот. Было ли то одно лишь воображение, или и в самом деле я чувствовал, что разум мой раздваивается? Доселе я полагал сохранение мира единственным своим желанием, а сейчас думал о тотальной войне: о том, что нельзя допустить превентивного удара со стороны Аллендора, что хорошо бы найти способ контролировать Лаангу, и что взаимную неприязнь главнокомандующего и Великой Тени можно использовать, если уж нельзя преодолеть…

— Со своей стороны не могу не отметить, что Ассамблея по-прежнему форсирует разработки на уровне Четвертой магии, — сказал господин Атри, и я чуть не рявкнул, чтобы он замолк. — Их целью, несомненно, является дальнейшее укрепление господства в воздухе. Но их можно понять. Они тоже боятся высшего лета.

Я понимал. Понимал, что господина Атри происходящее не касалось, он не был игровой фигурой на доске Изначального и мыслил как подобало верховному магу империи. «У тебя слишком богатое воображение, Мори, — сказал я себе. — Успокойся». Эррет смотрела на меня с болью, и меня это злило. Больше всех, кажется, боялся я. «Не стоит столько думать о вероятных опасностях, — снова и снова повторял я мысленно, — так можно на пустом месте создать себе лишние». Руки у меня дрожали, и я опустил их со стола.

«Ты уверен? — спросила меня Эррет пару часов назад. — Ты совершенно уверен в этом?»

«Уже нет», — ответил бы я теперь. Во рту пересохло. Теперь я понимал тревогу Эррет: то, что чувствовал я сейчас, к ней пришло раньше. Замешательство кончилось, я снова владел собой — но в какую-то секунду я готов был признать, что утрачиваю волю и мной управляет иная сила, чистая функция Господина Бездны. Вспомнились недавние мои мысли о миллионах верных уаррцев, среди которых непременно сыщется патриотический бомбист; теперь они вызывали горькую усмешку. Единственное касание настоящего безумия совершенно уничтожило былое, рожденное неведением, хладнокровие.

«Дальше будет хуже, — подумал я. — Этак я и впрямь рискую сойти с ума». Вероятно, увенчайся успехом низкий замысел Сандо, Господином оказался бы молодой Улентари, и тогда ворота войны распахнулись бы настежь: князь уже сейчас достаточно безумен, властолюбив и тщеславен…

И женат на Госпоже Бездны.

Губы мои искривились в невольной усмешке: все могло оказаться намного проще.

Кайсен скользнул по мне проницательным взглядом и отвел глаза. Молчание встало, как вода в омуте. За окнами блистал летний день, но казалось, что в зале темно. Портреты на стенах становились сумрачными провалами, и из них смотрели глаза ушедших владык. В белых руках Ирвы прохладно светилась звезда.

— Что же нам остается? — спросил я и почти услыхал эхо своих слов в безмолвии. — Наращивать военную мощь и в то же время прилагать все силы к предотвращению войны?

— В отсутствие Лаанги нам остается лишь дипломатия, — сказал Эрдрейари. — Дипломатия слов — и пушек.

В отсутствие Лаанги… я стиснул зубы. Можно было ждать бесконечно и бесплодно, великий маг блюл исключительно собственные интересы, ему не было дела до людей Уарры, тем паче — до ее государственных институтов. Падет эта империя, встанет другая, начнется новый цикл высшего времени… должно быть, занятно наблюдать, как люди пытаются спастись от смерти.

Я отчаялся ждать Лаангу.

Эррет смотрела на сплетенные пальцы. Господин Менери хранил на лице маску столь же непроницаемую, как маска Эрдрейари, и я видел, что мысли обоих весьма далеко. Верховный маг опустил веки. Господин Кайсен с грустью разглядывал поломанную трость…

Прошло не меньше минуты, прежде чем я вспомнил, что должен отпустить их.

Я поднялся с места последним, когда Великая Тень уже остановился у дверей, ожидая знака, чтобы полностью убрать изолирующее заклятие. Эррет взяла меня под руку. Она, мой мудрый светоч, молчала, и в устремленном на меня взгляде чудилась грусть. Безрадостные приходили мне мысли, зябкие, как осенняя ночь. Вот мы, Господин и Госпожа, которым суждено проиграть войну, погибнуть с позором и быть забытыми, как забыты люди Ософа, как народ на юге нынешнего Аллендора, что воевал с Ривит — он тоже принадлежал Бездне, и даже страна та ныне безымянна. Я еще раз поклялся: сделаю все возможное, чтобы до последнего властвовать собой. В крайнем случае, почувствовав приближение конца, отдам Великой Тени приказ казнить безумного императора…

За моей спиной хлопнула дверь, заскрипел паркет, и вслед за тем раздался странный звук, напоминавший зубовный скрежет. Эррет оглянулась и тихо ахнула.

Я проследил за ее взглядом. Острота моего разума из-за тревог несколько притупилась, и, признаюсь, в первый миг меня посетила глупейшая мысль: никак недавно принятый на службу лакей решил стянуть у господского гостя часы или кошелек.

Кайсен стоял вполоборота, цепко ухватив запястье длинного тощего парня в блескучей ливрее. Улыбался Великая Тень при этом столь сладостно, что даже мне стало нехорошо. Парню, очевидно, приходилось туго, он чуть ли не извивался в железной хватке. «Поделом», — подумал я, и только потом увидел, чего стоит Кайсену его непринужденная поза.

Приплясывал же «парень» отнюдь не от страха или боли: скорей, от восторга. То, что мне показалось формой слуги, вероятно, лет сто назад было последним писком мужской моды. Кажется, это тогда среди кавалеров были в почете длинные гривы? Знаков же на лице явившегося не было вовсе, только глаза подведены; действительно, на что ему рисованные чернилами знаки…

Наконец, гость оскорбительно расхохотался и вывернулся из хватки Кайсена.