Дети немилости

Лонси юркнул в переулок.

Он выглянул из-за угла, движимый любопытством, и увидел, что рескидди шагнул вперед. Плащ великана распахнулся, и под ним серебром блеснул древний доспех. В могучей руке неведомым образом выросло тяжелое копье, на смертоносном лезвии замер блик, и показалось, что фигура рескидди стала источать свет… должно быть, над городом разгоралось утро. Прохожие исчезли вовсе: попрятались, вероятно, от страха. Здания обрисовывались ясней — они были еще старше и еще запущенней, чем казалось прежде.

«Неле», — вспомнил вдруг Лонси.

Мысли его смешались.

Одна часть сознания сказала, что надо было забрать документы девчонки и сжечь. Они все равно поддельные. Кто станет заботиться о безымянном трупе? Мало ли что путешественники сказали хозяину. В Рескидде жарко как в печке, с мертвыми телами надо управляться быстро, иначе не оберешься бед. И еще надо было забрать ее нож. Она его держала за пазухой, Лонси заметил. Здесь не запрещено носить ножи, и потом, его можно было бы продать. Отличный нож, откованный горским кузнецом.

Рескидди остановился напротив входа в переулок, но не поворачивался. Его волосы, драгоценности, древнее оружие, грозное и нелепое — все сверкало, так что больно было смотреть. Свет прорезал тьму.

«Нельзя было ее бросать, — подумал Лонси; мелкая дрожь сотрясала его. — Она ведь жива. Я это знаю. Нехорошо, что я себя обманываю…»

Тысяча лиц в одно мгновение пронеслась перед его глазами: родители, профессора, владелец салона и клиенты, Оджер Мерау и государственный суперманипулятор, принцесса Лириния, Атергеро и женщина-тень, проводник в вагоне, некромант из Мерены, бесчисленные рескидди, шулер из кабака… Юцинеле. Юцинеле, вырубающая кустарник вокруг свадебного камня. Юцинеле, которая идет за Кентаясом сквозь толпу на авиаполе. Юцинеле в белой накидке рескидди.

Ты готов спасать себя. Почему ты решил, что не в силах спасти ее?

Лонси проглотил комок. Он стоял, не чувствуя ног, мокрый от пота. Золотоволосый копьеносец не смотрел на него, взгляд его устремлялся вперед, во мглу.

«Я не могу, — думал Лонси. — Я не смогу. Я маленький. Я не выкручусь, если буду с ней. Кто она мне? Почему я должен?.. мне гораздо лучше без нее. Я не хочу ».

Лонси показалось, что рескидди оборачивается к нему.

Маг повернулся и бегом, не оглядываясь, кинулся в переулок.

Он бежал, пока сердце не начало выпрыгивать из груди, а ноги — подламываться. Он не размышлял: то, с чем ему пришлось столкнуться, была одна сплошная невозможность. Она настолько выходила за рамки привычного мира, что принять ее означало расстаться с рассудком. Остановившись, Лонси уперся руками в колени и попытался отдышаться, а одновременно с этим — найти хоть какое-то объяснение происходящему, нащупать почву в неведомой зыби.

«Я не только напился, — подумал он с тоской, — я еще и надышался… проклятые рескидди! Что они там курили, в этом кабаке? Разве могут быть такие галлюцинации просто от дыма конопли? Наверняка еще какая-то магия. Здесь, рядом с Истоком, магию тратят шут знает на что…»

Придя к этой мысли, он почти успокоился. Заново проверил содержимое чемоданчика, убедился, что не обворован. Потом сел на чемоданчик и обхватил голову руками. Теперь у Лонси болело все, от головы до пяток. И подошва на одном ботинке протерлась почти насквозь… проклятые заброшенные улицы, вот так-то оно — бегать по камням и стеклам. Что теперь делать? Новые ботинки — это в его теперешнем положении роскошь заоблачная. «А идти все равно надо, — безнадежно напомнил себе Лонси. — Надо выбираться».

С тяжелым вздохом он встал и поплелся вперед. Оставалось только надеяться, что галлюцинаций больше не будет. В конце концов, он достаточно пробыл на свежем воздухе.

Свернув за угол, в очередной узкий и мрачный переулок, Лонси увидел вывеску. Надпись на ней сделали не на риеске, а на языке местных, аллендорец ее не разобрал. Дверь под вывеской была полуоткрыта, и внутри горел свет. «Ну вот, — со смутным облегчением сказал себе маг. — Есть тут и магазины, и питейные заведения, просто не на главной улице. Таков, наверно, обычай. Любопытно, откуда родом здешние жители?..» Впрочем, Лонси, до смерти измученного и все еще потного от пережитого страха, всерьез волновало только одно — как отсюда выйти. Вывеска, дверь — это значило, что кто-то ждет посетителя, простой живой человек бесхитростно зарабатывает деньги. Наверняка хозяин знает риеску — как же иначе он сможет иметь дело со сборщиками налогов? И подсказать дорогу не откажется…

Дверь чуть скрипнула и словно бы шире растворилась навстречу, когда Лонси поднялся на единственную ступеньку перед нею.

И он вошел.

Судя по виду и запаху, это была лавка экзотических товаров, притом экзотических для самих рескидди. Неудивительно, что магазинчик, запрятанный так глубоко в переулках, оказался предназначен не для вездесущих путешественников, а для местных жителей. Лонси почти улыбнулся, раздумывая, почему хозяин открылся так рано, ведь до самого вечера ему здесь не стоит ждать покупателей… впрочем, может, он еще и не закрывался.

Аллендорец шагнул вперед.

Ряды причудливых масок, похожих на диковинные черепа, смотрели со стен; то здесь, то там среди них тускло поблескивали темные лезвия странно изогнутых ножей. Деревянный пол украшали сложные, прихотливо вьющиеся узоры; они выплескивались на стены и языками пламени подымались к самому потолку. Узоры эти отдаленно походили на схемы заклинаний, но Лонси был все же образованный маг и намек на схему мог усмотреть в любых каракулях… Под потолком висели чучела животных и птиц. На полках, уходивших вглубь помещения, стояли рядами загадочные предметы: статуэтки, шары в бронзовых когтях, цветные фонарики, подобия выточенных из дерева замков или небывалых животных, пирамидки и кубы, покрытые все тем же узором, безлистные искривленные деревья из самоцветных камней. Истинным назначением всех их, вероятно, было украшение комодов или туалетных столиков. В тяжелых подсвечниках горели толстые свечи; их было так много, что огонь наверняка пылал благодаря Третьей магии, а вовсе не воску и фитилю. Тяжелый удушливый запах стоял в лавке; в нем смешивались смрад дешевого табака, дух сохнущих трав, благоухание ароматической древесины с Востока, тошнотная вонь гнили и грязи. Но этот запах, хоть и был крепче некуда, удивительным образом не лез в ноздри и не дурманил голову, в отличие от дымов привокзального кабака. Да, пахло скверно; но как-то ненавязчиво.

— Эй! — осторожно позвал Лонси. — Эй…

Он подумал, что если в лавке горят свечи, значит, хозяин уж верно рядом. Свеча — не электрическая лампа, просто так не оставишь, особенно здесь, среди соломы, дерева и ветоши. Одной искры хватит, чтобы от лавки вскоре остался один пепел…