Андрей Астахов - Воин из-за круга

– Каменщиком, местьер офицер, – ответил ди Брай.

– Хвала Единому! – Ди Рот не мог скрыть радости. – Тебя я забираю с собой. А поэта верните опять в камеру.

– Секундочку, – внезапно сказал старик к величайшему удивлению офицера, который хорошо усвоил, что заключенный имеет право говорить только тогда, когда ему позволено это делать. – Я бы просил тебя забрать и этого парня.

– Что? Я не ослышался, старик? Ты, кажется, забыл, кто ты и где ты находишься.

– Увы, нет, местьер офицер. Но этот парень мне нужен. Он мне очень нужен. Если тебе нужен хороший каменщик, выполни мою просьбу. Скажешь, что этот мальчик – мой подмастерье.

– Мой ответ – нет!

– Я никуда не пойду, – ди Брай плюнул себе под ноги к ярости офицера, к величайшему изумлению тюремного чиновника и к восторгу ди Марона.

– Спятил, старик? – Риман ди Рот с трудом сохранял самообладание. – Или считаешь, что твоя наглость сойдет тебе с рук?

– Тебе нужен я, – вполголоса сказал старик, глянув на офицера. – Именно я, и никто другой.

В этот миг молодой офицер внезапно испытал странное чувство. Его гнев на этого старого наглеца куда-то исчез. И в самом деле, а почему бы в придачу к старику не взять этого молодого хлыща? Комендант велел взять в тюрьме четверых взамен беглецов – следовательно, двое у него уже есть…

– Наглый пес! – выдохнул он. – Твое счастье, что ты умеешь делать то, чего не умеют делать другие мерзавцы, подобные тебе… Секретарь, запиши, что этого молодца я тоже забрал с собой. И еще тех двоих, которые сидят в восьмой камере – на вид они здоровы, и рожи у них не такие тупые, как у остальных.

– Благодарю, местьер офицер, – Ди Брай почтительно поклонился лейтенанту и подмигнул Уэру ди Марону. – Обещаю, что вы не пожалеете о том, что взяли моего друга с собой.

– Я-то, может, и не пожалею, – со злорадной улыбкой ответил ди Рот, – а вот сопляк может и пожалеть.

– Все может быть, – сказал ди Брай и снова поклонился.

Внизу, на пыльном плацу, бригадиры выстроили все шесть тысяч каторжников – плотную серую человеческую массу, поделенную на правильные колонны. Одна колонна – один отряд. Вполне по-военному, и выглядит так, что не оскорбляет взгляд офицера. Ди Борк с балкона следил за построением, оперевшись ладонями на парапет. Ди Марр и ди Рот стояли за его спиной. Остальные офицеры охраны были внизу, у четырехугольного помоста высотой в пять футов, спешно сколоченного из строительных досок прямо под балконом дома коменданта.

Солнце вот-вот должно было взойти. Ди Борк следил за тем, как светлеет небо на востоке и с удовлетворением отметил, что колокол на сигнальной башне «Площадки» пробил в тот самый миг, когда первый луч восхода просиял над крышами Гесперополиса. Теперь можно было начинать развод.

– Лардан, командуй! – приказал он молодому офицеру.

Обычно развод начинался с переклички – ее проводили бригадиры. На этот раз перекличку начал Лардан ди Марр. И начал ее с имен четырех беглецов. Плац ответил молчанием – все уже знали, что произошло ночью. И все догадывались, что должно произойти на их глазах с минуты на минуту.

Двух арестованных вывели под конвоем из барака, в котором располагалась комендатура. С ними был городской палач – невысокий коренастый человек в черном. Беглецов подвели к помосту, потом офицер, командующий процедурой, взял за руки, скованные наручниками, старшего из двоих приговоренных – это за него безуспешно пытался ходатайствовать перед ди Борком главный инженер строительства, – и втащил его на помост. Бывший старшина каменщиков был спокоен; видно было, что это хоть и преступник, но человек большого мужества.

– Плац, слушать меня! – заговорил Геннер ди Борк. – Этой ночью четверо пытались бежать. Один из них уже заплатил жизнью за свою глупость. Еще один сейчас в лазарете и ответит за свое преступление, как только силы вернутся к нему. Эти двое, Долинс по прозванию Штырь, бывший старшина каменщиков, и Кебрис по прозванию Карта-в-Рукаве, бывший рабочий бригады каменщиков, будут наказаны немедленно, как и полагается по закону. Поскольку император и законы Лаэды дают мне право выносить приговор, я с болью в сердце выполняю свой долг. За попытку бегства из места отбытия заслуженного и наложенного справедливым судом наказания, ты, Долинс-Штырь и ты, Кебрис-Карта-в-Рукаве, будете казнены немедленно и публично. Палач, выполняйте свой долг!

До младшего из осужденных, Кебриса, наконец-то дошло, что происходит, и он с воплем рванулся с места, пытаясь добежать до толпы заключенных и затеряться в ней. Однако стражник, стоявший рядом, среагировал быстро, ударил его в спину древком алебарды, и бедняга рухнул в пыль. Над плацем пронесся ропот, похожий на угрожающий вздох ветра.

– А вдруг случится бунт, местьер комендант? – шепнул Лардан ди Борку. – Мы их не остановим.

– Не будет никакого бунта. Увидишь. Люди обожают наблюдать за убийством себе подобных.

Палач снял наручники с Долинса, по обычаю поклонился ему, на что бывший старшина каменщиков ответил церемонным поклоном. Это была старая традиция приговоренных к смерти, неведомо кем и когда заведенная. А потом палач взял в руки орудие казни из рук своего помощника, поставил приговоренного на колени и посмотрел на ди Борка. Комендант кивнул. В следующую секунду железный ломик обрушился на шею несчастного каторжника, и Долинс мешком повалился на помост, так и не вымолвив перед смертью ни единого слова. Потом на помост втащили вопящего и упирающегося Кебриса, и все повторилось заново.

– Разойтись, – приказал ди Борк, и по плацу снова прокатился глухой ропот. А потом бригадиры повели свои отряды на работу, к гигантской площадке, где строилось величайшее за всю историю Лаэды сооружение – храм живому богу Шендрегону.

– Ты видел? – запинаясь, спросил у старика ди Марон; его трясло, колени ослабли, желудок, казалось, вот-вот вылезет изо рта. – Единый, да что же это такое?!

– Ничего не бойся, – ответил ди Брай. – Держись поближе ко мне, и все у тебя будет хорошо.

– Это что, твой петушок? – вдруг спросил старика один из каторжников, плосколицый детина со странными остроконечными ушами, как у собаки или у сида. – Может, дашь с ним побаловаться, дед? Мы тебе заплатим, как положено. И тебе корысть, и братве удовольствие.

Каторжники загоготали. Ди Марон от страха и стыда втянул голову в плечи, но старик оставался невозмутимым, будто находился не среди последнего отребья, а среди лучших друзей.

– Лучше вспомни, сынок, о том, что увидел минуту назад, – ответил он. – И задумайся над своей жизнью.

– Это ты о чем, дед? – не понял плосколицый.

– О том, что твоя жизнь скоро прервется, а ты думаешь о греховном. Настрой свои мысли на покаяние, и ты увидишь ворота рая.