Валерия Вербинина - Зеркало неба и земли

– У меня тоже есть дар, – прошептал Аэльрот, – каждый, кто наносит мне рану, сам получает такую же. Будь осторожен, Тристан из Лионеля!

Теперь Аэльрот наступал, а Тристан был вынужден обороняться; но, хотя сила его со временем лишь увеличивалась, Аэльрот наносил все новые и новые удары. Тристан изнемогал, кровь струилась по его лицу, по рукам, по одежде, но он еще держался.

Одовера, напряженно наблюдавшая за поединком, после очередного выпада своего сына громко засмеялась и захлопала в ладоши. До этих пор Тристан ни разу не слышал, как смеется королева, и невольно вздрогнул: он узнал этот смех. Так хохотала ведьма, обратившая его оружие против Морхольта, ведьма, повелевавшая драконом, ведьма, заколдовавшая принцессу Эссилт и обрекшая ее на гибель; ведьма, которая… Лишь на одно мгновение отвлекся Тристан, и его оказалось достаточно, чтобы Аэльрот нанес решающий удар. Тристан почувствовал, как боль пронзила все его тело; острый клинок пропорол его насквозь и вышел из спины. Толпа ахнула, источая ужас и восхищение. Тристан выронил меч и упал прямо на Аэльрота, сползая к его ногам. Аэльрот поднял голову – и увидел глаза Эссилт. Две слезы медленно скатились по ее щекам… Аэльрот обернулся: его мать смеялась и кричала ему что-то, ее лицо сияло гордостью, – ведь ее сын так хорошо сумел постоять за себя! Он отвернулся, и Эссилт увидела – или ей показалось – такую любовь в его взгляде, устремленном на нее, такую тоску, какую она никогда не видела ни у одного живого существа. Его победа означала ее смерть; он не мог победить. Аэльрот опустил меч.

– Убей меня, – сказал он Тристану. Тот, тяжело дыша, глядел на него, но не двигался; меч лежал в каком-нибудь полуметре от его руки. – Убей меня, – сквозь зубы повторил Аэльрот, и на этот раз Тристан его понял.

Толпа славила короля-победителя. Тристан извернулся всем телом и, схватив меч, вонзил его Аэльроту в грудь. Тогда наступила тишина. Свет начал медленно вытекать из неба, уходить из его глаз; потом солнце сделалось черным, он и сам не знал как; и внезапно на него хлынуло такое ослепительное сияние, какого он не смог вынести. Аэльрот медленно осел на колени, пошатнулся и упал на бок. Судорога пробежала по его телу, – и неожиданно люди, дико крича и давя друг друга, бросились бежать кто куда. На том месте, где покоился Аэльрот, лежал страшный, одетый сверкающей чешуей дракон; он ворочал хвостом и бился в ужасающей агонии.

Площадь вмиг опустела. Тристан отполз подальше и, тяжело дыша, смотрел, как умирает его друг. Последний раз дернулось скрюченное чешуйчатое тело. Солнце зашло за тучу, и полил дождь. В его струях тело дракона стало съеживаться, приобретая очертания человеческого; вот показалась белая рука с тонкими пальцами, разметанные слипшиеся пряди волос, и там, где покоилось невиданное чудовище, теперь лежало в луже крови тело юноши невиданной красоты. Выглянуло солнце, и на глазах Тристана кровь Аэльрота разом ушла в землю. Кто-то стоял над поверженным: трясущаяся старуха ломала руки и рвала на себе волосы, и только по одежде в ней можно было признать ту, что была королевой Одоверой.

– Убийца! – закричала она. – Будь ты проклят! Ты отнял самое дорогое, что у меня было. Проклятие, проклятие на твою голову!

Испуганные люди кучками возвращались на площадь, жались к стенам; кто-то бросился освобождать Эссилт. Ведьма рыдала, и слова нескончаемым потоком лились из ее уст:

– Проклят, проклят, отныне и навеки! Чтоб у тебя никогда не было своего дома, чтобы ты скитался, не зная покоя, до самой смерти! О-о! Чтоб ты потерял всех, кто тебе дорог, и не помнил ни лиц их, ни имен! Чтоб твои близкие предавали тебя раз за разом, раз за разом! Слушай меня, ветер! Исполняйте мою волю, звезды! Ты отнял его у меня, и ни в чем отныне тебе не будет удачи! Все, чем ты владеешь, ты потеряешь; бог всех богов отвернется от тебя, и твоя жизнь будет хуже смерти! Проклят, проклят!

Она кричала и бесновалась, и, как ни силился Тристан сопротивляться заклятью, он чувствовал, как цепенеет его ум; уже не одна ведьма, а три, семь, десять плясали вокруг него, выли и причитали. Тристану почудилось, что он слышит цокот лошадей, но глаза его застилал туман. Тысячи ведьм кружились вокруг него в отвратительном хороводе, и неожиданно одна из них застыла. Тонкая струйка крови потекла по ее лбу, скользнула по носу, побежала по подбородку и дальше, дальше; ведьма сделала неверный, спотыкающийся шаг – и тело ее распалось на две части, словно разрубленное мечом. И вслед за этим наступили покой и тишина.

…Тристан открыл глаза.

Взгляд его скользнул по потолку, на котором шевелились причудливые тени, и уперся в лицо человека, сидевшего у его постели. Лицо суровое, властное, с горькими складками у губ: человек этот явно многое успел повидать на своем веку. Заметив, что Тристан пришел в себя, он схватил его руку и покрыл ее поцелуями.

– Слава богу, вы живы, господин! А мы уже не чаяли вас видеть в здравии.

– Кто ты? – спросил Тристан удивленно.

– Я? – поразился человек. – Я Говернал, воспитатель ваш и оруженосец. Не может быть, чтобы вы не помнили меня!

Тристан нахмурил лоб.

– Я не знаю тебя, – объявил он решительно. – И никогда не знал.

– Я приехал за вами, – сказал Говернал удрученно. – Отшельник Огрин тоже здесь. – Он оглянулся, и Тристан разглядел в углу неподвижную фигуру какого-то старика, которого он видел впервые; фигура стояла на коленях и истово молилась. – Неужели… – Говернал осекся и замолчал.

– Я не помню никакого Огрина, – устало промолвил Тристан, закрывая глаза.

Эссилт ждала Говернала у дверей.

– Как он? – тревожно спросила она, хватая оруженосца за руку.

Говернал в смущении отвел глаза.

– Он ничего не помнит.

Эссилт отвернулась.

– Даже меня?

Говернал пристально посмотрел на нее. Но ему нечего было сказать ей.

– Но ведь заклятье может быть снято! – вскрикнула Эссилт в отчаянии.

Говернал понурил голову.

– Мы не знаем как. Ваш отец разрубил ведьму надвое, и заклятие с вас спало; но, видно, господин мой так и останется заколдованным.

– Неужели никто не сможет ему помочь? – в отчаянии спросила Эссилт.

Говернал только развел руками.

В течение этого и последующих дней у постели Тристана побывало множество народу. Приходил тот, кто называл себя Говерналом; другой, седобородый старик, который, впрочем, чаще молился, шепча непонятные слова своему богу, имени которого Тристан не знал; чаще всего являлись две женщины, одна постарше, другая помоложе и очень красивая, но их визиты утомляли Тристана. Молодая часто плакала, а когда он из вежливости спросил, чем вызваны ее слезы и не потеряла ли она кого-нибудь, разрыдалась и выбежала из комнаты. Однажды появился даже король с короной на голове; он благодарил Тристана, но за что – тот так и не понял. Все это было скучно, хлопотно и совершенно ни к чему. Король рассказывал о том, как его ранил чей-то пасынок, но ему удалось бежать и он, взяв подмогу у короля Артура, вернулся, чтобы… Дальше рассказ становился совсем уже путаным и невнятным: драконы, витязи, костры, принцессы, ведьмы, все мешалось, и Тристан, тихонько зевая, засыпал. Вдобавок его мучили сильные боли, и, когда ему сказали, что он был тяжело ранен, он не удивился; но где и как это произошло, он не мог вспомнить, как ни ломал голову.