Андрей Смирнов - Безумная роща

Сказала Нинель:

– Ты никогда не сможешь сделать этого. Ты просто не сможешь в точности стать им.

– Почему ты так думаешь?

Сказала Нинель:

– У Каэрдина была честь.

– Я сделаю себе ее точное подобие.

– А как же стремление, о котором я говорила тебе? Недостаточно просто испытывать те или иные эмоции. Тебе придется еще и своей волей стремиться к этому, как стремился Каэрдин. Тебе это не по силам, ведь твоя воля – это голод и разрушение.

Сказал ей Клинок, усмехнувшись:

– Не беспокойся за меня. Я сумею выполнить то, что хочу. Я вижу, что ты боишься удачного перевоплощения, ведь если оно произойдет, ты потеряешь над собой контроль и кинешься в мои объятья. Ты правильно боишься. Ибо хотя ты утверждаешь, что любовь измерить нельзя, в глубине души, однако, ты знаешь, что прав я, утверждающий, что можно.

И еще сказал он:

– Привлекает меня в этом опыте и кое-что другое. Видишь ли, Нинель, я убил Каэрдина тогда, когда он был слаб и ничтожен, и это немного отравляет мое торжество. Но Повелителя Затмений нельзя уже воскресить, чтобы испытать наши силы на равных. Некогда, на заре времен, так уже было, и тогда он подчинил меня своей воле. Как же мне теперь превзойти его, когда он уже мертв? Я вижу только один способ. Я одержу победу там, где он потерпел поражение. Он не успел или не смог воспротивиться действию твоего незримого оружия. Я буду наготове. Я смогу и успею.

И вот, начал он изменение. Изменение же это было невидимо для глаз Нинель, и она с затаенным ужасом ждала, что последует дальше. Но вот увидела она, что глаза врага ее внезапно остекленели и рот исказила судорога, и пальцы рук искривились и стали похожи на крючья. Что-то пошло не так, как рассчитывал Клинок. По всему его телу прошла сильная дрожь. Он откинул голову и полуоткрыл рот. Тело его стало судорожно содрогаться, как в припадке эпилепсии, крылья беспорядочно били воздух и раскалывали камни. Он упал на землю. Мучительный вой вырвался из его глотки – отчаяние и страшнейшее страдание заключались в нем. Казалось, он борется с кем-то или чем-то невидимым – но бесполезно, и он безнадежно проигрывал в этой борьбе. Наконец, он застыл.

Нинель ждала, не шевелясь. Бежать было бесполезно, а приблизиться к чудовищу, убившему ее возлюбленного, она опасалась.

Но вот он пошевелился. Оперевшись рукой о землю, встал на колено. Поднял голову. И увидел Нинель.

Ее сердце бешено забилось, когда она увидела его лицо. Перед глазами все поплыло. «Не лги себе! Ты ведь знаешь, что это только обман!» – Закричала она мысленно, но сердце ее, казалось, зажило своей собственной жизнью, и сделалось неподвластным разуму.

Не отпуская ее глаз, враг встал. Он не произносил ни слова и, казалось, не мог оторвать от нее глаз. Протянул к ней руки…

– Нет!!! – Закричала Нинель, отступая и тщетно пытаясь сдержать слезы. – Убирайся, тварь! Я никогда не буду любить тебя так, как любила его! Ты можешь подчинить себе мой разум и мое сердце, но по своей воле я никогда не буду принадлежать тебе!

Сказал темный ангел:

– Я – Каэрдин.

Закричала Нинель:

– Но только «некоторой частью», не так ли?!!

– Нет. – Он покачал головой. – Не так. Клинок потерпел неудачу. Ты победила его и спасла меня. Все возвращено на свои места. И слепая Сила, которая едва не натворила непоправимых бед – также возвращена на свое место.

Тогда Нинель перевела взгляд на его пояс и увидела ножны, и в тех ножнах – клинок.

– Это обман, – сказала она, но в голосе ее уже не было прежней уверенности. – Как я могла победить и спасти тебя? Я не Леди и не колдунья…

Сказал Каэрдин:

– Ты – та, кому отдано мое сердце. Никто – ни Леди, ни колдунья, ни богиня – не может сравниться с тобой. Как ты смогла победить? Ты приняла вызов Клинка и противостояла ему, не отступая ни на шаг. Ведь он жаждал победить тебя не силой и не волшебством, а иным оружием. Но твоя воля была тверда, а любовь – столь чиста и сильна, что теперь я могу лишь склониться пред тобой, ибо я недостоин этой любви.

– Ты… – У Нинель перехватило горло и она была вынуждена начать снова:

– Ангел говорил мне, что Каэрдин убит, а его душа поглощена Клинком. Как же ты смог вернуться… если ты – это действительно ты?

Сказал Каэрдин:

– Нелегко ответить в двух словах. И хотя ничего не желаю я больше, как прикоснуться к тебе, все же, я вижу, мне придется ответить, чтобы изгнать твой страх.

Скажи, Нинель, чем отличается видимость от подлинного, а иллюзия – от того, что она изображает? Где сходство перестает быть всего лишь сходством, а становится самой вещью? Представь, что есть некий плод и иллюзия плода, и ты по своему желанию можешь изменять степень этой иллюзии. Сначала эту иллюзию можно лишь увидеть, потом – потрогать и ощутить ее запах и вкус. Потом – ты съешь этот плод и утолишь голод так же, как будто бы это был настоящий плод. Дальше – еще больше: иные видят этот плод, и полагают его существующим в мире, вне зависимости от тебя: иллюзия той степени насыщенности, при которой иллюзия уже неотличима от материи, которая, впрочем, сама есть иллюзия. Но и это еще не предел. Сделаем так, чтобы второй плод стал состоять в точности из тех же веществ, что и первый, поместим его в то же место в пространстве и в то же время, где находился первый. Не будет ли он тем же самым плодом, с которого мы сделали копию?

Сказала Нинель:

– Люди – это не яблоки и не груши.

Сказал Каэрдин:

– Верно. Но все в человеке, относящееся к сотворенному миру – душа и тело, чувства и разум – ничем не выше яблок и груш, и лишь более сложно устроено. Отличие не в этом, а в том, что содержится в сердцевине того «Я», с которым человек себя отождествляет. Содержащееся в сердцевине не имеет ни качеств, ни свойств, ни имени. Оно как будто бы никак не выражает себя, как будто бы подобно пустоте, но это не пустота в смысле недостатка или отсутствия чего-либо. Это – единственно подлинное, что у нас есть. Это – мы сами. Если отнять у человека руку, он останется самим собой; если убить, останется самим собой; если уничтожить сознание, останется; если уничтожить саму душу, останется это подлинное, высшее, истинное «Я». Если отнять тело, «Я» всего лишь будет лишено возможности действовать в плотском мире, если отнять разум и душу – будет лишено возможности действовать в мире сотворенном, но по своей природе оно – бессмертно и вечно.

Клинок был почти всемогущ, но он был лишен этой сердцевины. Так и должно быть, ведь он – всего лишь орудие, выпавшее из моей руки. Натолкнувшись на твое сопротивление, вынужденный прибегнуть к последнему способу, обладая силой и мощью, но не тем, что подлинно, он сам создал для меня новое вместилище. И когда я вошел в это вместилище, он не смог сопротивляться мне, как было и раньше, ибо инструмент не может сопротивляться своему владельцу.