Андрей Смирнов - Безумная роща

Сказала Рола:

– Страшна история, которую ты рассказал. Неужели и до сих пор продолжают преследовать их, до полного уничтожения?

Сказал Мъяонель:

– Конечно же, нет. Хватило и истребления Целого их расы. Уже миновало много тысяч лет, как прекращена эта война. Оставшиеся либо сгинули сами, либо влились в другие народы – как, например, это произошло с каджами. Но некоторые еще живы. И теперь, когда стало известно о том, что время богов и время Сущего разделено, я предпринял кое-какие шаги для того, чтобы оживить Целое их народа. К сожалению, эта попытка провалилась. А прежде и заниматься этим было бы бесполезно. Ибо, поступив так, я погубил бы и себя самого, и вновь возбудил бы гнев неба на эту расу.

Сказала Рола:

– Ты говоришь так, будто считаешь себя в ответе перед ними. Почему?

Сказал Мъяонель:

– Меня восхищает их мастерство и волшебное искусство. Я люблю их – а любви не нужна причина. Культура, созданная ими, так же близка мне, как и культура ванов, моего собственного народа.

Сказала Рола:

– Из твоего рассказа видно, что эти дроу – не так уж добры. Что ты говорил о черных чарах, в которых они искусны?

Сказал Мъяонель:

– Разве я сказал, что темные альвы – добры? Я сказал, что люблю их, только и всего.

– Хорошо, – сказала Рола, – мне надо будет подумать над этой историей. Пока у меня нет вопросов. Однако мне хотелось бы продолжить беседу. Ты не против?

Сказал Мъяонель:

– Нет. Спрашивай – я, как смогу, постараюсь удовлетворить твое любопытство.

Сказала Рола:

– Ты сказал: мир существовал прежде, чем произошло то, что называется «сотворением». Как такое может быть?

Сказал Мъяонель:

– Мне сложно объяснить это.

Сказала Рола с насмешкой:

– Неужели философское учение, которому ты следуешь, настолько сложно и противоречиво, что ты не осмеливаешься даже и изложить его?

Сказал Мъяонель:

– То, что я знаю – не философское учение, а память. Однако мне сложно рассказать тебе о том, что я помню, потому что в известном тебе мире вещей я нахожу очень мало из того, с чем можно было бы сравнить состояние мира до его сотворения.

Сказала Рола:

– И все же мне хотелось бы услышать об этом.

Сказал Мъяонель:

– Смею ли я в чем-либо отказать хозяйке дома, где был принят со всей любезностью? Что ж, слушай.

В начале не было мира Сущего. Были тени и дым, и отблески пламени, и пустота, в которой были дыры – а дыры эти были еще меньшим «чем-то», чем сама пустота. Бездна была распахнута, и не имеющие имен смотрели во вне. И Сущее, которого не было, было подобно Пределам, было подобно Хаосу, было подобно глубинам Преисподней. Обитали там, помимо не имеющих имен, еще Древние, Незримые, Грызущие и Тени.

– Что это за существа и какой вид они имели? – Спросила Рола.

– Тени были подобны теням – оттого я и называю их так. Ныне они – обитатели Дна. Древние были подобны жгутам бурого дыма. Незримые не имели ни вида, ни формы, ни каких-либо свойств. Грызущие были подобны болотным огонькам, и еще были подобны светящимся камням, и еще были подобны солнцам, заточенным внутри себя самих. Неверен был их свет, ибо не свет это был, а лишь кажущееся свечение.

– Кто же сотворил Сущее? – Спросила Рола.

– Приближение Элов породило мир сущий.

– Кто такие Элы и откуда они взялись, если не было еще ничего?

– Я не знаю, откуда пришли Элы, – отвечал Мъяонель, – и я не знаю, как правильно называть их: одним существом или многими. Ибо они могли действовать и поодиночке, и как единое целое.

– Я поняла, – сказала Рола, – это было единое, но со множеством разнообразных проявлений.

– Ты не права, – отвечал ей Мъяонель, – ведь нельзя называть реки различными проявлениями моря. Но хотя различны между собой реки, где ты проведешь границу между рекой и морем? Вода в них – едина. Так же были и Элы.

Предчувствуя их появление, стало Сущее наполняться жизнью и бытием, ибо Элы – жизнь и бытие. И обитатели мглы и теней перестали уничтожать и поглощать друг друга, ибо вокруг нашлось много другой доброй пищи, и исчезали порождения пустоты, ибо, поедая, они принимали в себя бытие, и от того изменялась их сущность. Но были и отказавшиеся. О некоторых из них известно даже и в людских преданиях. Называют их страшными чудовищами, поглощающими все живое и неживое. Но это неверно. Не поглощают они ни жизнь, ни Силу, ни материю, однако все это, соприкасаясь с ними, распадается. Вблизи них подтаивает само бытие, возникшее от силы Элов, ибо они – отказавшиеся. Впрочем, сколь мне известно, все они ныне истреблены.

Прекрасен был рождающийся мир. Долог первый рассвет. Я помню его. Солнце еще не взошло, ибо не было еще Солнца, но мой народ – народ ванов – был уже тогда.

Мы были частью нового мира, душой его стихий. А мир менялся, оживал, становился больше, ибо приближались к нему прекрасные Элы.

Я не знаю, Благо или Зло несли они этому мирозданию. Могло быть и так, что их Благо стало бы для нас великим Злом. Оттого мы страшились их прихода. Ведь Элы были совершенны и хотели сотворить совершенный мир, а мы боялись, что сотворение из несовершенного мира совершенного обернется для нас гибелью, как обернулось гибелью для обитателей мглы и теней сотворение несовершенного мира из пустоты.

Сказала Рола:

– Но ведь благодаря животворящей силе Элов вы пробудились к существованию. Не были ли они для вас добрыми пастырями?

Сказал Мъяонель:

– Но ведь и пастырь заботится об овце из своего стада и оберегает ее для того, чтобы рано или поздно съесть ее самому.

Сказала Рола:

– Что же внушило вам столь мрачные мысли об Элах?

Ответил Мъяонель:

– Мы видели судьбу наших предшественников и не хотели исчезнуть бесследно, пусть даже и во имя Совершенства.

Сказала Рола:

– Что же позволило вам выстоять?

– Мы и не помышляли о войне с Элами, – молвил Мъяонель. – Да мы и не видели их, но только лишь догадывались об их приближении. Относительно же того, что отвратило Элов от мира и заставило их оставить мир несовершенным, у меня нет правды – только лишь несколько легенд.

– Расскажи мне об этих легендах, – сказала Рола.

– Хорошо, – ответил Мъяонель, – я изложу тебе самую красивую из них. Однако, слушая мой рассказ, ты должна помнить, что половина рассказа – ложь, и я не знаю, какая именно половина, ибо я не Эл, а только лишь обитатель мира Сущего.

Сказала Рола:

– Я помню об этом.

– Среди Элов, – начал Мъяонель, – нашелся некто, кто вгляделся в рождающийся мир и полюбил его таким, каким тот был тогда, пусть даже и несовершенным. Так мастер, вырезающий из деревянного бруска статуэтку, может усомниться: следует ли снять еще один слой древесины, или же того, что уже снято, будет довольно? И в этот миг могут враждовать и противоречить друг другу его мысли, хотя никто не назовет такого мастера безумным. И, не зная, как поступить, этот мастер может оставить творение и заняться другими делами. Но постоянно его будут грызть сомнения: закончил ли он работу? И, видя в своей работе многие недостатки, он все же не станет подступаться к ней, опасаясь испортить то, что есть, ибо творение все-таки прекрасно. Но, желая исправить недостатки, он потеряет и покой и сон. Он спросит окружающих – но окружающие будут хвалить его работу. Тогда, чтобы избавиться от сомнений, он может подарить кому-нибудь свою работу и начать новую.