Евгений Малинин - Час Черной звезды

Многоликий отошел от актрис и, вернувшись к столику, снова обратился к дядюшке Проку:

— А знаешь, старик, кто станет первой жертвой снежного барса? — Он медленно поднял правую руку и положил ее на голенькое тельце девочки. — Ты готов отдать ее ирбису?!

Старый актер уронил голову на грудь, и из его груди вырвался хриплый стон.

И в этот момент с Вотши словно спало некое оцепенение, с которым он наблюдал за происходящим в комнате и слушал многоликого. Юноша вскинул руку и ударил кулаком в стекло.

Многоликий мгновенно обернулся на звон разбитого окна, вскидывая руку с плетью, но выкрик Вотшы опередил его удар:

— Не надо мучить ни в чем не повинных людей, господин!!! Я здесь!!! И меч этот мой, я его под повозку спрятал!!!

Многоликий опустил руку, его круглое, с коротким курносым носом лицо расплылось в довольной улыбке.

— И прекрасно, что ты здесь, Бамбарей… — Голос многоликого оставался все таким же спокойным. — Настолько прекрасно, что, хотя это и не в моих правилах, я оставлю этих извергов в живых. А вот ты пойдешь со мной!

— И со мной!.. — прорычал ирбис, и в этом рыке совсем не было того спокойствия, которое присутствовало в голосе многоликого.

— И с моим другом… — подтвердил многоликий.

«А где же волк?! — мелькнуло в этот момент в голове Вотши. — Ведь их должно быть трое, и один из них восточный волк!»

Но вслух он этого вопроса не задал. Вместо этого он поклонился и проговорил:

— Я готов, господин.

Снежный барс выпрыгнул через окно, а спустя минуту и второй многоликий вышел во двор.

— Пошли! — коротко приказал он, однако Вотша, прежде чем выполнить этот приказ, крикнул в окно:

— Прощайте!..

Но ответом ему было молчание.

Вотша шел по ночному городу, справа от него спокойно шагал человек, слева бесшумно крался ирбис. Человек шел молча, можно было подумать, что он задумался о чем-то важном и пленник совершенно не интересует его. Ирбис что-то ворчал, временами ощеривая клыки и кося на Вотшу желтым глазом, но тот не прислушивался к этому ворчанию, его не пугали косые взгляды. Голова юноши была занята совсем другим — он вспоминал лежавшую на столе Элио, тетушку Мармелу и Верозу, дядюшку Прока и Эриха, он думал, смогут ли они когда-нибудь простить ему его невольную вину. Ведь это он был виноват в том, что им пришлось испытать, пережить… Только спустя несколько минут он понял, что крадущийся слева снежный барс ворчит не просто так, что он говорит для него, для изверга:

— …очень долго, почти год. Мы искали тебя по всему Миру, и никто не желал нам помочь! И вот теперь мы тебя нашли, теперь ты наш! Теперь ты ответишь за все!!! Не надейся, мы не отдадим тебя Всеславу, мы не позволим тебе скрыться в подземельях крайского замка, жить там в свое удовольствие! Ты пойдешь в наши горы, ты узнаешь, как мы учим наших извергов повиновению… почтению… смирению! Княжич Юсут сам займется твоим воспитанием!.. И не думай, что тебе дадут быстро умереть, нет, ты проживешь долго, вот только жизнью это назвать будет трудно!..

Вотша хорошо представлял себе, какое воспитание пройдет он в горах у южных ирбисов, и холодок ужаса пробежал по его груди. Но в следующее мгновение он вдруг понял, что не верит ворчанию ирбиса — среди тех, кто его разыскивал, был восточный волк, значит, за этими поисками стоит князь Всеслав, а Всеслав не отдаст свою добычу!

И словно отвечая на мысли Вотши, многоликий, шагавший справа, вдруг негромко бросил:

— Замолчи, Ават!

Ирбис бросил еще один косой взгляд, но теперь уже на своего товарища, и неожиданно отчетливо спросил:

— Почему я должен молчать?!

— Потому что я не хочу держать ответ перед князьями, если изверг помрет от страха! — И чуть помолчав, многоликий из стаи восточных рысей добавил: — Тебе, кстати, тоже от ответа не уйти, так что если ты не замолчишь, запросто сам можешь стать извергом!

Ирбис шумно фыркнул, но ворчание прекратил. Остаток пути они проделали в полном молчании.

Вотшу привели к трехэтажному деревянному зданию, но в само здание вошли не через центральный вход — высокие двустворчатые двери с красивыми блестящими ручками, а через боковой! Многоликий коротко, но требовательно постучал, выкрашенная темной краской дверь распахнулась и пропустила их на небольшую, лишенную перил лестничную площадку, охраняемую городским стражником. Увидев Вотшу в сопровождении многоликих, стражник довольно воскликнул: — Поймали!.. — но получил в ответ такой взгляд ирбиса, что тут же замолчал и вытянулся в струнку.

Многоликий снял со стены один из двух горевших факелов и начал спускаться вниз. Вотша без приглашения последовал за ним, а последним на лестницу ступил ирбис. Миновав два пролета, они оказались в недлинном узком коридоре, в конце которого виднелась дверь. Многоликий отодвинул наружный засов и, открыв дверь, кивнул Вотше:

— Побудешь до отъезда здесь…

Вотша молча переступил порог и в колеблющемся свете факела увидел совсем небольшую комнату. У противоположной стены, на грубо сколоченных нарах, была устроена постель, в левом углу находился небольшой стол и табурет, в противоположном углу на невысокой скамейке стоял глиняный тазик и кувшин для воды. Окон в комнате, естественно, не было.

— Проходи-проходи, — поторопили его сзади, и, когда он сделал еще один шаг вперед, дверь за ним захлопнулась.

Вотша ощупью добрался до постели и присел на нее.

«Побудешь здесь до отъезда… — всплыла в его голове последняя фраза многоликого, и тут же возник вопрос: — А когда мы отъезжаем?.. — И сразу же еще один: — И где сейчас находится волк, наверняка возглавлявший эту разыскивавшую его группу?! Может быть, отъезд задерживается из-за того, что волк зачем-то уехал из Ласта?!»

На Вотшу навалилась апатия. В конце концов, было совершенно не важно, почему волк отсутствует, где находится и когда вернется. Он попался, а значит, все кончено, его жизнь с этого дня превратится либо в бессрочное заточение в подземельях крайского замка, либо в ад в стае ирбисов!

Он улегся на постель и уставился невидящими глазами в скрытый тьмой потолок. Мысли ушли из его головы, мозг сковало бездумьем. Так он и лежал, не засыпая, не считая времени, не думая ни о чем! Порой ему казалось, что в беззвучной темноте, распахнутой перед его глазами, проплывают странные, бесформенные сгустки, что они внимательно разглядывают его, словно прикидывая, годится ли он на роль жертвы. Порой темнота становилась бархатной, убаюкивающей, в ее глубине чудилась едва слышная, ласковая мелодия странной, неземной музыки. Порой…

И вдруг в комнате вспыхнул факел!

Это было настолько неожиданно, настолько… противоестественно, что Вотша едва сдержал крик. Он мгновенно сел и, сощурив глаза, уставился на дымное, пляшущее пламя, осветившее его убогую темницу. А когда глаза привыкли к свету, до него дошло, что на самом деле пламя совсем и не яркое, что оно едва-едва справляется с царящим в комнате мраком и все-таки позволяет рассмотреть стены и потолок. Этим он и занялся.