Сергей Волков - Владыки Земли

— Потому, что если б Магура зла в себе не держала, она б на нашей стороне была, и в Битве Богов билась бы со всеми светлыми богами людскими.

— Дяденька, Зугур, поворотитесь-ка… — негромко окликнул спрощиков Луня, что стоял с Руной немного позади, на пару ступенек ниже. Волхв и вагас обернулись и увидели на лестнице, чуть ниже, шагах в десяти, шестерку полканов с натянутыми луками в руках. Наконечники стрел, горящие золотым, были направлены на людей, и позы, и выражения ликов полканьих говорили как бы: «Лучше подчинитесь, а не то…»

— Ну вот, Зугур, теперь доволен будь — выбора у нас не стало. проговорил волхв усталым и обиженым голосом и первым шагнул через порог, ступая на полированный камень пола Славных Палат.

Путники шли по огромным, поражающим своим убранством, залам и горницам, залитым идущим отовсюду ярким светом, пред ними бесшумно открывались створки высоченных внутренних врат, дверей, разъезжались златотканные занавеси, и все дальше и дальше, в самую глубь палат Магуры уходили они, и все сумрачнее, все настороженнее и суровее становилось лицо волхва…

Наконец, после того, как путники, минув огромный и сказочно красивый зал, вошли через высокую, стрельчатую арку в длинную горницу, увидали они длинные столы, крытые желтыми с красной каймой скатертями, у столов скамьи без спинок, шкурами разных зверей укрытые, а вокруг — сотни каменных и бронзовых поставцов, в которых горели факела.

Столы были уставленны явствами, и чего только тут не было!

Не так, чтобы уж очень часто, но приходилось Луне в родном городище бывать на пирах разгульных, на тризнах, кои иной раз и свадебные пиры превосходили, и повидал, как он сам думал, молодой род немало кушаний всяких, на вкус дивных, и в приготовлении тяжких, большого ума, труда и искусности от стряпух требующих.

Но то, что тут, на столах в Славных Палатах увидал Луня, поразило его, до глубины душевной и до самой последней телесной жилки проняло, и захотелось пуще жизни Луне усесться на скамью широкую, на шкуру мягкую, и отведать…

Сперва, пожалуй, вон, осетра копченого, жиром истекающего, с лучком, что кружочками нарезан и вдоль шипастого рыбьего бока уложен.

Потом рябца, в молотых травках обваленного и на вертеле жаренного, поглодать, черемшой квашенной заедая. Но это все так, для затравки. Подзакусив малость, хмельного взвара пенистого отхлебнуть было б не плохо, от души отхлебнуть, ендову ополовинив.

И вот тут-то за главное кушание браться, за кабана, капустой с яблоками набитого. Отхватить ножом застольным кус поболе, с жаренной корочкой, соком обливаясь, в мису его перетащить, и умять, тушеной капустой заедая. А потом еще один, и еще, и только после пятого ломтя передых можно сделать, пенистого взвара глотнуть, пару лепех, в масле жареных, съесть, в сметану их макая, утереть губы рушником, и почуяв впервые за долгие семидицы малокормной походной жизни приятное тепло, что расползается из набитого доброй едой живота по всему телу, веселя голову и согревая сердце, привалиться плечом к сидящему рядом вою, дружиннику, побратиму, с коим немало пройдено дорог, немало порублено ворогов, и запеть в склад да лад песнь войскую, мужескую, деяний прошлых и будущих достойную…

Луня воткнул нож в недоеденный кусок кабаньего окорока и запел, а бородатый вой справа, размахивая недогрызенной оленьей ногой, подхватил, а следом грянула и вся дружина, что пировала за столами:

«Вот она, жизнь войская!», — расслабленно подумал Луня, чуть ли не слезу пуская: «Битвы, походы, пиры, слава и почет. Эх, что ж я раньше-то…»

Внутри заворочалось что-то, какие-то нудные мысли лезли в голову, стараясь пробиться через хмельной морок сытости, слово «раньше» пробудило что-то в молодом роде, вроде как начали возникать чьи-то полузнакомые лица — сероглазая девушка, суровый вислоусый вой, седой и усталый старик, но тут сосед Луни хлопнул его по плечу, мол что грустишь, парень?

Луня охотно принял из чьих-то рук рог с пенным питьем, выпил, и вместе со всеми затянул новую песню…

Руна, едва путники вошли в горницу, где столы накрытые повсюду были, увидала хозяйку здешнюю, и она поманила девушку, улыбаясь при этом, и улыбка, простая, человечская улыбка на казавшемся холодным и надменным лике богини словно бы подсказала Руне — Магура вовсе не такая, какой кажется, она хорошая, добрая.

Девушка безо всякого страха приблизилась к богине, а та взмахнула рукой, пред нею бесшумно разошлись стены, и Руна следом за Магурой вошла в сокровищницу, огромную, широкую, и всю, до самого потолка заваленную грудами сработанной из злата и свети посуды, нарядами дивной красоты, оружием и всякими безделками, каждая из которых стоила не меньше, чем Дом Старого Корча вместе со всеми его обитателями.

— Нравится? — просто спросила Магура, глядя на горящие глаза Руны, на порозовевшие щеки, на вздымающуюся в волнении грудь: — Приданное твое потеряно было, так я решила помочь тебе, дева, одарить тебя, ибо негоже славной такой, молодой такой и красивой такой деве, как ты, нищебродкой по свету мотаться, без кола, без двора, и безо всякого приданного. Выбирай, примеряй, без стеснения всякого, и все, что по сердцу придется, что по нраву будет, себе бери — мне это вовсе ни к чему, лежит мертвыми кучами, пусть хоть тебе послужит.

— Благи дарю тебе великие, о Магура-Воительница! — низко поклонилась богине Руна, хотела еще что-то сказать, но хозяйка Славных Палат уже вела девушку к ближайшей куче сокровищ, и Руна, углядев лежащие на груде златых цепей подвенечное плтье дивной красоты, изукрашенное самоцветами, светью шитое, все сверкающее и играющее множеством огнистых вспышек, тут же забыло обо всем. Но когда коснулась Руна руками платья распрекрасного, тут же увидала она чуть в сторонке другое, еще дивнее и краше, и к нему, забыв про первое платье, метнулась…

Зугур, рыча, веретел над головой секиру, и полукруглые лезвия со свистом вспарывали воздух над его головой. Противник, высокий и могучий ар, что бился со щитом и мечом, мелкими шажками отходил к краю ристалища, пригибался, укрываясь за оббитым бронзовыми листами и толстыми медными пластинами усиленным щитом, меч вверху держал, острым концом вперед, словно жало скорпионье, и готовился этим жалом нанести удар вагасу.