Мария Гинзбург - Погасить Черное Пламя

«Где вы?», спросил Лайтонд.

«В сокровищнице», – ответил оборотень.

Он узнал место, потому что во время пробного визита в замок Искандер приводил их и сюда Начальник императорских гвардейцев показывал ход, по которому заговорщикам предстояло выбраться на берег.

«Что делает дракон?», осведомился Верховный маг Фейре.

«Он… он сердится», – ответил оборотень.

«Ждите, мы сейчас придем»

«Почему бы тебе не телепортировать всех сюда?», предложил Зигфрид.

«Потому, что мне еще нужно будет развоплотить императора», устало ответил Лайтонд.

Глиргвай толкнула Зигфрида локтем в бок.

– Он перестал шевелиться, – сказала эльфка. – Он мертв?

Черное Пламя лежал на спине. Император повернул голову набок, прижал лапы к груди и бессильно откинул в сторону длинный шипастый хвост. Меч, почерневший от крови и скользко блестящий в свете магических светильников, торчал из его груди подобно стреле, что мандречены ставят на могилах.

– Еще нет, – ответил Зигфрид. – Лайтонд наложил заклятие на свой меч. Душу дракона выгнало из тела… поэтому он старался избавиться от меча, но не успел. Черное Пламя просто выбросило прочь, как ребенка выбрасывает из утробы при рождении. Дух императора все еще здесь. Он бессилен и не имеет власти ни над своим телом, ни над чем. Если не закончить развоплощение, не закрыть проходы, через которые душа может вернуться, дракон оживет через некоторое время. Лайтонд и наши уже спешат сюда. Скоро все будет кончено.

– Значит, больше можно не прятаться?

Зигфрид кивнул.

Глиргвай поднялась на ноги. Эльфка выпрямилась во весь рост и вышла из придела, куда ее затащил предусмотрительный Зигфрид. Приблизившись к телу дракона, девушка смачно харкнула в его раскрытый, потухший глаз и пнула голову ногой.

– Тебе теперь хорошо, император, – произнесла она негромко.

Зигфрид в этот момент расстилал свой плащ на разумном расстоянии от колючего дерева. Оборотень сумел рассмотреть, что на самом деле их несколько, и что здесь имеет место быть искусная имитация кустов ракиты. Чем служил этот небольшой зал? Комнатой отдыха императора он быть не мог по той простой причине, что вход сюда был слишком узок для дракона. Но гадать Зигфрид не стал.

– Теперь тебе спокойно, – продолжала Глиргвай и ковырнула плечо дракона мечом. – И ничего уже не нужно… Представь себе, мне тоже! Мои друзья отомщены. И больше никто, никогда, не пошлет драконов поджечь мой лес.

Эльфка засмеялась. Зигфрид вышел из укрытия и прислонился к стене. Он смотрел, как Глиргвай зачерпнула пригоршню золотых монет и каких-то мелких украшений вроде колечек из подвернувшегося блюда и подбросила их вверх, продолжая хохотать. Драгоценности посыпались вниз золотым дождем.

– Никогда! – кричала она, разбрасывая монеты и танцуя. – Никогда!

Она кричала что-то еще – Зигфрид не все понимал. Языки неречи и темных эльфов были похожи, но все же это были разные языки. Оборотень смотрел на ее безумный, варварский танец и слышал тяжелый, вечный ритм, что изгибал это тело. Зигфриду не могло придти в голову, что танец победы, смерти и наслаждения, который он видит, является продолжением танца отчаяния, одиночества и ярости, который единственная выжившая из отряда Махи Морриган партизанка исполняла на замерзшем пруду около бани, позади таверны «У Магнуса».

Но если бы Зигфрид узнал, что в древности на этом холме приносили жертвы средней из трех сестер – богинь Судьбы, он не удивился бы.

Глиргвай заметила Зигфрида и остановилась. Мгновение она стояла неподвижно, словно забрызганная черной кровью жертв статуя идола.

– Meine fuhrerin… – произнес оборотень.

– Мой зверь… – низким голосом ответила эльфка и пошла к нему.

Зигфрид отвел руки Глиргвай от своего пояса, который девушка в нетерпении рвала на нем. Оборотень взял Глиргвай за талию, поднял и, целуя, понес к своему плащу.

– Тут есть одна дорога, тобой еще нехоженая, но вся в кочках, – сказал Зигфрид, опускаясь на колени.

Кочек на дороге действительно оказалось очень много.

Некоторые из них заслуживали почетного звания не кочек даже, а холмов, а две или три тянули на горные пики – острые, темные, и, как думалось Глиргвай прежде, недостижимые для нее так же, как для Зигфрида – драконья Валгалла.

– Я, между прочим, сирота, – томно сказала Глиргвай.

Зигфрид фыркнул.

– Ну хорошо, – ответил оборотень. – Цветов и белого платья не обещаю… но как только подходящий храм попадется нам на пути, я сделаю это.

Он услышал шум в соседнем зале и напрягся на миг. Глиргвай ощутила, как забугрились мышцы на его обнаженном плече. Но оборотень узнал голоса Рингрина и Владислава, и снова расслабился. Зигфрид поцеловал обнаженный живот эльфки, снял с плеча ее ногу и поднялся. Зашуршала ткань – парочка одевалась.

– Слушай, – произнесла Глиргвай. – А Марлен так и не приходила к тебе из своей драконьей Валгаллы?

Зигфрид пристально взглянул ей в лицо. Полутьма, окутывавшая придел, не мешала им видеть друг друга. По выражению лица Глиргвай было ясно, что для нее явление Марлен осталось незамеченным, и она просто спросила, без желания подшутить над оборотнем Зигфрида это не удивило, он с самого начала знал, что Марлен приходила к нему одному. «Интересно, как это выглядело со стороны?», мелькнуло у бывшего химмельриттера. – «Как залихватский, удивительный прыжок?».

– Приходила, – ответил Зигфрид. – У нее все хорошо.

– Ты все еще ее любишь? – спросила эльфка.

Оборотень фыркнул.

– Чтобы любить драконицу, надо быть Лайтондом, – сказал Зигфрид и поцеловал девушку.

Оборотень направился к выходу в сокровищницу, но не услышал рядом шагов Глиргвай. Он обернулся.

Он знал, что она здесь, и что ей просто некуда деться, но в эту секунду он испытал укол острого ужаса. Зигфрид знал по опыту, что и краткого мига бывает достаточно для того, чтобы тело, в котором все, превратилось в окровавленный остывающий кусок мяса. Он всегда чувствовал свое одиночество, отделенность от окружающего мира. Возможно, менее остро, чем это ощущает любой из живущих – ибо каждый химмельриттер до тех пор, пока жива его гросайдечь, никогда не бывает по-настоящему один. Но на несколько мгновений, яростных и терпких, Зигфрид забыл, что ему придется нести пылающий факел своего разума одному – до самого конца, пока смола не прогорит и не нужную больше, потухшую головешку не швырнут под ноги.

– Я попью. Тут где-то вода льется. А ты иди, набивай скорее сумку золотом, – сказала эльфка. – А то нам ничего не достанется.

Химмельриттер двинулся вперед. У входа в сокровищницу он, как показалось Глиргвай, заколебался на мгновение, но все-таки вышел.

Рингрин заметил Зигфрида, но не подал вида. Оборотень появился из незаметного прохода в углу сокровищницы, развязал завязки на своей пошитой на заказ сумке и принялся рассеянно, горстями забрасывать в нее монеты.