Мария Семенова - Хромой кузнец (сборник)

– К добру! – прогудел он. – К добру! Ты, кузнец, его провожал, а твои дети встретили! Хорошие дети!..

– Кого? – спросил Кий, догадавшись, но всё-таки не смея поверить. Однако Огонь не произнёс имени брата – съёжился, юркнул в угли назад.

Когда наконец стихла судорога Земли, шатавшая дом, и стало возможно покинуть напуганную жену, Кий оседлал длинноногого ручного лося и поехал на нём в лес. Давно не езженной тропы не видать было в сугробах, но Кий ехал уверенно. Он знал, где искать.

Светозор и Зоря ещё долго отсиживались за елками после того, как успокоилась под ногами земля. Когда же минула ночь и опять взошёл Месяц, всё-таки набрались храбрости и полезли назад на гору.

– Надо же взглянуть, что случилось, – сказал Светозор.

Оба очень боялись, но оба откуда-то знали: их жертва, а пуще того пролитая кровь что-то стронула в мире. Пробудила что-то обессиленное, медленно умиравшее…

Они поднялись на вершину. И отшатнулись: её как мечом разрубила широкая трещина, протянувшаяся как раз через алтарь. Деревянного изваяния нигде не было видно, наверное, провалилось. А у края бездонной пропасти, раскинув руки, лицом на заснеженных камнях лежал исполин.

Брат с сестрой, двое осторожных охотников, приблизились с опаской. Каким-то образом он сумел поднять себя из бездны, но и только – остался лежать, где кончились силы. Снег на его теле не таял. А с обеих рук куда-то вниз свешивались покрытые инеем цепи.

– Какой могучий, – сказал Светозор, опуская наземь копьё. – Только заморённый совсем. Откуда он вылез? Замёрз, бедный, окоченел. А изранен-то…

– Мы с тобой виноваты, – откликнулась Зоря и тронула неподвижную руку: на этой ладони уместились бы её обе и ещё место осталось. Вздохнула: – Мы могли бы помочь ему. А теперь он замёрз.

Словно в ответ, пальцы медленно сжались, обхватив подвернувшийся камень. И хрустнул, дробясь, кремнёвый желвак, брызнули золотые искры и пропали в снегу!

– Ожил никак, – выдохнул Светозор, загораживая сестру. Ему не бывало так жутко, когда он сходился с волком в лесу. Кто был перед ними? Живой человек или потревоженный в могиле злобный мертвец? Как быть: снова подойти к нему или скорей бежать в лес, вырубать осиновый кол?..

Сын кузнеца поднял над головой оберег – громовое колесо. То самое, что когда-то отбило у Лешего сироту. Знал Светозор, этот оберег не потерял ещё силы. И едва он раскрыл кулак, светлое серебро ослепительно вспыхнуло. Светозор явственно ощутил, как оберег потянулся к лежавшему и потянул с собой его руку. Киевичи пошли вперёд, как во сне.

Вдвоём они кое-как совладали перевернуть исполина кверху лицом, принялись кутать в меховые плащи. Он был когда-то черноволосым, но теперь голову густо заснежила седина. Только борода, не тронутая морозом, осталась рыжей, клубящейся, как Огонь в старой печи.

– Да он же слепой, – посмотрев на запавшие веки, всхлипнула жалостливая Зоря. – А на груди рана какая! В сердце метили! – сдвинула шапочку и приникла ухом: – Бьётся ли, не пойму…

Светозор, надрываясь, выволок из пропасти заиндевелые цепи. Они были неподъёмно тяжёлыми и вдобавок страшно холодными, жгли руки сквозь бараньи мохнатые рукавицы и варежки, надетые внутрь. Последние звенья были разорваны. Это же что за сила понадобилась!

Светозор начал снова подтаскивать сучья, устраивая костёр, – хотя бы как-то согреть, оживить найденного, прежде чем тащить домой через лес. Слепого, со страшной раной в груди, да ещё в этих цепях – он уж чувствовал, кузнец как-никак, их не всякое зубило возьмёт.

Он вдруг остановился, оброненный хворост ударил его по меховым сапогам. Осипшим голосом он промолвил:

– А я знаю, кто это, сестра.

Когда Кий, понукая лося, выехал к ним из лесу, на вершине горы бушевал щедрый костёр. Рыжекудрый Огонь взвивался в неистовой пляске, протягивал языки – обнять распростёртого в круге ярого света. Кий увидел, как медленно поднялась схваченная цепью рука, погладила пламя.

– Брат, – разлетелись угли и зашипели в снегу. – Брат!..

Двое Киевичей стояли на коленях опричь:

– Господине наш… Перуне Сварожич…

– Господине и побратим мой, – стащил шапку кузнец. Бог Грозы обратил к нему изувеченное лицо, усмехнулся знакомой усмешкой, только медленно, очень медленно. Мороз Кромешного Мира ещё не выпустил его из когтей. Он промолвил:

– Хорошие у тебя дети, Кий.

Лось сам подошёл и согнул длинные ноги, готовясь поднять небывалый труд и небывалую честь. Иные Люди теперь говорят, именно ради того дня он взят был на Небо, и вот почему приметное созвездие, рекомое Колесницей, Большой Медведицей или Ковшом, ещё прозывается Лосем. Но так это или не так, никому доподлинно не известно. А вот какое чудо действительно тогда совершилось. Впервые за тридцать лет и три года проснулся в Земле цветок и выглянул наружу, доверчиво расправил лилово-синие лепестки, украшенные золотистым пушком. Дружно ахнули Зоря и Светозор: никогда ещё они не видели живого цветка. А сын Неба коснулся его пальцами и сказал:

– Не вовремя ты вылез, малыш. Но с этих пор у твоего племени всегда будет по шесть лепестков. Станешь ты лечить Людей и прозовёшься – Перуникой…

Кий с детьми привезли спасённого Бога Грозы к себе в дом, уложили на полати, где потеплей. Но только управились, как что-то стукнуло в дверь. Потом ещё. И ещё раз.

– Кто там? – спросила кузнечиха. Ей никто не ответил, и Кий сам пошёл открывать. На крыльце у порога лежала секира с измятым, иззубренным золотым остриём. Пока Кий смотрел, она шевельнулась, вползла в дом, вспрыгнула на полати и виновато легла под руку Бога Грозы.

– Пришла! – сказал ей Перун. – Что толку с тебя?

В избяном тепле ледяная корка обтаивала на лезвии и стекала, как слёзы. Кий уже не особенно удивился, когда извне громко и жалобно заржал конь. Выглянувший кузнец увидал чуть живого, тощего жеребца: одно золотое крыло вспыхивало неверным, дрожащим огнём, второе, поломанное, трепетало, не в силах взмахнуть. Кий выдернул несколько кольев плетня, поймал рваные остатки узды и заставил коня войти, пятясь, через дыру – чтобы не выследили. Кое-где в хвосте и гриве ещё виднелись нанизанные жемчужины, но вся шерсть от ушей до копыт, прежде белая, была теперь черней черноты.

– Здесь, здесь твой хозяин, – утешил его кузнец. И повёл в конюшню, ласково приговаривая: —Это Змей на тебя дохнул, что ты так почернел? А с крылом что? Может, вылечим?

Конь узнал его и шёл, прижимаясь щекой к плечу Кия, нетвёрдо на ослабевших тонких ногах. Кий укутал его попоной, Зоря замесила тёплой болтушки. Крыло, покалеченное когда-то, казалось только что перебитым, конь вздрагивал. Кий с сыном бережно вправили косточки, привили лубок: