Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф

– Истинно молвишь, сын мой, – сказал отец Дитрих растроганно.

– Ведь, – продолжил я, – если человек, не зная дороги, заблудится среди вспаханного поля и слегка потопчет посевы, лучше вывести его на правильный путь, чем с яростью выгонять с поля палкой! Но это в идеале, однако живем в грубом мире, потому меч и плаха пока что лучший способ борьбы с перхотью.

Отец Дитрих грустно умолк, сэр Растер довольно хохотнул.

– Зато в Сен-Мари легче выйти в люди, чем в Армландии, если не боитесь испачкаться! Здесь недостаток совести обычно компенсируется денежным достатком… ха-ха!

Отец Дитрих сказал сэру Растеру ласково:

– Возвращайся, сын мой, к своим боевым товарищам. Нам с сэром Ричардом нужно обсудить скучные для тебя духовные дела, ибо паладинство – тяжкая ноша.

Сэр Растер откозырял, хотя на лице отразилась острая жалость, – что-то явно тоже хотел сказать наедине, – взобрался в седло и ускакал. Бобик посмотрел вслед с жалостью и вздохнул грустно. По-моему, он воспринимает могучего рыцаря как хорошего напарника, с кем так хорошо охотиться в лесу и ловить рыбу в ручьях.

Я чувствовал, как между мной и отцом Дитрихом растет напряжение, наконец великий инквизитор спросил, не глядя на меня:

– Странные слухи доходят до меня, сын мой…

– Обо мне? – спросил я напрямик.

– Да, сын мой.

Сердце мое начало стучать чаще и сильнее.

– На всех бывает поклеп, – ответил я, – а что именно вас удивило?

– Удивило и повергло в смятение, – сказал он строже, хотя голос оставался тихим и полным доброжелательности, но я чувствовал, как просыпается в отце Дитрихе великий инквизитор. – Ты отбыл в Ундерленды, я не успел спросить, что за слух пошел, будто мы прекращаем войну против нечисти.

Я чувствовал, как все внутренности завязываются в тугой узел, стало тяжко дышать. С трудом продохнул и сказал как можно убедительнее:

– В Священном Писании сказано: нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос. Применяя эту всеобъемлющую формулу к нашей действительности, скажу весьма предерзостно с точки зрения большинства несведующих: нет ни человека, ни эльфа, ни тролля, а все – живые и чувствующие существа, и во всех – Христос! Потому нужно относиться одинаково: злым – палкой по голове вне зависимости от цвета кожи и вида, добрым – по большому прянику. И неважно, какая лапа тянется к этому прянику: трехпалая и с перепонками земноводная, утонченная и в перстнях эльфячья или же грубая человечья.

Он слушал очень внимательно, уже привык, что я не совсем дурак, а где и дурак по молодости, там меня спасают умные книги, которых я прочел, судя по всему, столько, что непонятно, как не сдурел.

– Сын мой, – произнес он с холодком, – боюсь, тебя не поймут.

– Знаю, – ответил я горько, – сказали бы мне такое недавно, сам бы такому в рожу плюнул! А потом бы еще и на костер за такие речи.

– Так что же…

– Просветление, – сказал я твердо. – Ангел небесный или голос с небес, но внезапно уразумел я, что в самом деле Христос везде и во всем, а не только во мне, любимом и замечательном. Только не все его принимают, не все признают, не все даже видят… Но здесь не должно быть исключений: смерть еретикам, язычникам и всем-всем, отрицающим нашего Господа!..

Он кивнул.

– Мы это делаем.

– Но сперва нужно, – сказал я с жаром, – принести свет Христова огня в души троллей, гоблинов и эльфов. Господь нас не простит, если не попытаемся!

Он покачал головой.

– Не примут.

– Тогда уничтожим, – сказал я жестким голосом. – Но будем справедливы ко всем! Это нам зачтется на Страшном суде. Уничтожим тех, кто отринул Христа, а не просто троллей или эльфов. Господь, создавая мир, передал его человеку и велел заботиться о нем. И о всяком дыхании.

Он вздохнул.

– Звучит прекрасно.

– Значит?..

– Сын мой, сам понимаешь, такое неосуществимо.

– Не можем послать миссионеров?

– Тролли не примут слово любви и милосердия, а это и есть Христос.

Я возразил:

– Мы тоже не всегда милосердны, а любовь из нас так и хлещет!.. Во всяком случае, должны попытаться. Если тролли откажутся, это их выбор, а не наш. Наша совесть будет чиста. Конечно, нужно не просто крикнуть им издали насчет принятия веры в Христа, а долго разъяснять основы… Ведь и люди не сразу принимают! Так что троллям нужно как минимум втолковывать столько же времени. И столько же приложить усилий.

Он задумался, я видел, как лоб пошел глубокими морщинами. Отец Дитрих долго молчал, а я не решался даже хрюкнуть, вспугивая, как дурных бабочек, святые мысли.

– Хорошо, – произнес он наконец с сомнением, – я доложу обо всем в Ватикан. Хотя, должен признаться, шансы у тебя невелики. Более того, в Ватикане твоя репутация пошатнется. А то и рухнет.

Я благочестиво перекрестился и поцеловал ему руку.

– Лишь бы я был честен перед Господом.

Зайчика вывели двое дюжих конюхов, оба вынужденно улыбались, когда арбогастр вскидывал голову и с легкостью приподнимал их в воздух. Я похлопал его по шее, он фыркнул и с недоверием обнюхал меня. Я вскочил в седло и направил к воротам.

По вытянутым коридорам улиц столицы течет непрерывная река из подвод, всадников, пешеходов, уличных торговцев, на балконах красивые женщины с любопытством рассматривают людей внизу, яркое солнце жжет плечи, а тени настолько призрачные и легкие, как кисея, что и не тени вовсе, а так, хрень какая-то.

Я проехал на другой конец города, если и придется поселиться здесь, то не рядом с Кейданом. Пусть в столице будут два центра притяжения. Этот район расположен немного выше, дома добротные, хотя не дворцы, не дворцы. С другой стороны, можно подать как демократичность, близость к народу… Нет, не оценят. Сочтут признаком слабости. Сила должна быть зримой и выражаться ясно и понятно.

Я медленно ехал по торговым рядам, что-то их слишком много, словно вся столица превращена в гигантский базар. Чем-то мне королевство Сен-Мари очень уж напоминает Венецию. Для тех тоже коммерция и прибыль вышли на первые места, а религия очень быстро теряла значение. Венецианцы говорили, бравируя своей смелостью и раскрепощенностью: «Siamo Venetiani, et poi Christiani», что значило «Прежде всего мы венецианцы и уже затем – христиане».

Церковь бесконечно добра и милосердна. Я бы на ее месте уже переполовинил человечество. Даже расчетверил. Да и того мало, если учесть, что в каждой семье, будь это богатая или бедная, рождается, в среднем, по десять-пятнадцать детей. Если эти дураки не будут истреблять друг друга в бесконечных войнах, через два-три поколения они покроют сушу и даже море, а еще через пять будут сидеть друг у друга на головах в четыре этажа. Сколько дураков… нет, это невозможно, господь не дурак, меры принял.