Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф

Я пожал плечами.

– Вроде бы я не говорил, что я простой крестьянин.

Дверь резко распахнулась, в проходе, почти закрыв его громадным телом, появился высокий лохматый мужик в толстом кожаном панцире. На широких плечах душегрейка из шкуры открывает голые руки, толстые и с металлическими браслетами на запястьях.

Он медленно спустился в зал, за ним вдвинулась его шайка, четверо или пятеро, а вожак медленно шел между столами, наслаждаясь впечатлением.

Я пробормотал негромко:

– Это что, местный герой?

Кулан ответил, не поднимая головы:

– Да. Собирает шайку, начинает вольничать. Больше и больше.

Тапир добавил:

– Земли здесь такие…

– Какие? – спросил я настороженно.

– Власть ослабела, – ответил он со вздохом. – А когда не чувствуется рука барона, начинают подниматься вот таких. Зовут его Йонас, три года назад был кузнецом, а сейчас непонятно, чем и живет…

Кулан буркнул:

– Да понятно же. Ночные грабежи его рук дело. А скоро будет грабить в открытую.

Йонас, растопырив локти и шагая вразвалку, неторопливо двигался через зал, кого-то одобрительно шлепал по спине, у кого-то выхватил из руки кружку с пивом и под подобострастный гогот своей банды мигом осушил, после чего швырнул ее в другой конец комнаты.

Я искоса наблюдал за ним, при всей своей звероватой внешности, которую всячески подчеркивает и усиливает, он чувствует, кого можно шлепнуть по спине, кого пнуть, кто может позволить отнять свое пиво, а кого лучше не трогать, влияние нужно усиливать постепенно, нажим должен быть постоянным, но таким, чтобы не сломать…

Наш стол самый дальний, я надеялся, что очередь до нас не дойдет, есть места и получше, однако этот Йонас наконец-то заметил меня, как я ни горбился и ни старался казаться меньше.

С недовольным рычанием он пошел к нам. Я стиснул челюсти, один мой вид вызывает раздражение всех мужчин, что хотят выглядеть крутыми и вообще быть первыми. Пусть даже в такой вот корчме.

– Что притихли? – заявил он издевательски. Я чувствовал его оценивающе ощупывающий взгляд, но не поднимал головы. – А где «здрасте»?

Кулан сказал торопливо:

– Здравствуйте, господин Йонас.

– Плохо сказано, – заявил Йонас нагло. Его дружки захохотали и уставились счастливые, что хоть кто-то в этом мире униженнее, чем они. – А ну-ка, скажите бодрее и повеселее!

Тапир начал багроветь, я чувствовал, что сейчас полезет в драку, положил ладонь ему на колено.

– Успокойся. Они сейчас уйдут.

Йонас сделал вид, что только сейчас заметил меня, хотя я чувствовал, что его взгляд постоянно елозит по моей спине.

– А это еще кто?

– Шел бы ты, – сказал я, – дальше.

Он захохотал громко и демонстративно, закидывая голову и уперев руки в бока, чтобы стать еще крупнее и заметнее.

– Что ты сказал?

– Что слышал, – ответил я.

Его ладонь упала мне на плечо. Сильные пальцы начали сдавливать сквозь рубашку, но я напряг мышцы, и ладонь Йонаса скользила, как по каменному валуну, выглаженному ветрами и волнами.

Из-за его спины один вскрикнул угодливо:

– Эй, ты знаешь, с кем разговариваешь?

– С ублюдком, – ответил я.

Йонас не успел глазом моргнуть, я ухватил другой рукой его за руку, дернул, вставая, помог второй рукой, крутнул, и в мертвой тишине все услышали треск ломаемых костей. Внезапный приступ ярости ударил в голову, я с наслаждением вывернул руку сильнее, сам услышал, как рвутся сухожилия.

Йонас взвыл дурным голосом, сразу поняв, что теперь калека, побелел, а его друзья, еще не поняв, с готовностью бросились на меня, обходя вожака с двух сторон.

– Бобик! – заорал я. – Сидеть!.. Лежать!..

Они не просто рухнули, а отлетели от моих ударов в противоположные стороны. Еще двое бездумно бросились, как собаки на медведя, а из-за столов вскочили завсегдатаи: кто-то прижался к стене, а кто-то, к моему изумлению, кинулся на меня.

Разбрасывая в тесноте напавших, я успевал увертываться от ударов, но однажды боль все же рванула за плечо. Двое ухватили меня за плечи и пытались завернуть руки за спину. Ярость клокотала, как лава в вулкане. Я со звериным ревом высвободил руки, у моих соседей по столу расширились в ужасе глаза.

Мой кулак угодил очередному герою в нос. Звучно затрещало, кровь брызнула так, будто саданули кувалдой. С тем же ревом я быстро повернулся и ударил дважды. Оба, что пытались вывернуть мне руки, с разбитыми в кровь лицами рухнули на бок.

Кто-то завопил истошным голосом:

– Да бейте же!

Бобик ползком выдвинулся из-под стола и, не осмеливаясь нарушать мой приказ, поворачивал голову справа налево и обратно, наблюдая за разлетающимися телами. Глаза его быстро наливались багровым огнем, шерсть вздыбилась.

Из-за столов выпрыгнули еще трое, один выхватил длинный узкий нож. Я отступил, все нервы взведены, ярость трясет всего, и первый же, напоровшийся на мой кулак, отлетел, как резиновый мячик. Второго я ухватил и швырнул в стену.

Еще один дотопал сзади, огромный, неуклюжий и медлительный, от него пахло жареным мясом, луком и чесноком с такой мощью, что я и не оборачиваясь видел его, как облупленного. Продолжая наблюдать за теми, что впереди, я резко двинул назад локтем, попав точно в зубы.

Звучно хрустнуло, словно сломал не только зубы, но и челюсть. Он завопил тонким заячьим голосом.

С полок посыпалась посуда, тело рухнуло на пол, под ним сразу начала образовываться темно-красная лужа. Третий, что с ножом, опешил, даже отступил на шаг, но сзади орали, он завопил и бросился на меня. Я успел перехватить руку, повернул и воткнул ему в живот. Лицо несчастного исказилось в судороге боли, я с наслаждением дернул и услышал, как трещит распарываемая плоть живота.

Когда я разжал руки, он рухнул навзничь, рукоять торчит в левом боку, хотя воткнул в правый. Из широкого разреза через весь живот с шипением и бульканьем вылезает что-то отвратительно сизое…

Из горла Бобика пошло нарастающее рычание, настолько низкое, что пока слышу только я, тяжелая инфразвуковая волна, от которой в тревоге сжимается сердце и наваливается непонятный страх.

– Лежать! – повторил я.

Бобик продолжал рычать, но с места не сдвинулся. Я помотал головой и отступил. Ярость все еще трясет, как медведь грушу, в груди сжалось от страха: что со мной? Я все легче прихожу в ярость, мне все легче убивать, к тому же ощутил удовольствие, даже наслаждение, когда воткнул нож в бок и рванул острое лезвие поперек всего живота…

Не знаю, как это они дерутся так, что после тяжелых зуботычин, пинков ногами прямо в нос, сокрушительных прямых в лицо, ударов тяжелыми лавками по голове, по плечам, рукам, в живот, по ногам… вскакивают чистенькие и бодренькие. У меня все встряхивается от простой зуботычины, но вот когда бью я сам, то вот это красота: разлетаются, как орехи, кровь брызжет струями, а зубы сыплются градом, как во время ливня.