Мария Семенова - Сольвейг и мы все

Я открыл глаза и увидел над собой тёмные стропила Котаруда. И морщинистое, осунувшееся от забот лицо старого Хёгни. Мой воспитатель смотрел на меня, подперев бороду кулаком. У меня хватило силы заговорить, и я спросил его:

– Где Торгрим?

Хёгни наклонился ко мне и положил руку на мою грудь, чтобы я не вздумал пошевелиться. Он ответил:

– Торгрим принёс тебя сюда на руках. Он рассказал обо всём, что у вас случилось, и я видел медведя, которого он зарубил.

Я повторил:

– Что с ним, Хёгни?

Ярл вздохнул.

– Он просил передать тебе, что из тебя будет славный боец. Ведь ты тяжело ранил его. Правда, я не знаю, кто из вас постарался больше, ты или медведь. Воины хотели казнить его за тебя, но я им не позволил, и Кари помог его отстоять. А сам он говорит, что умрёт всё равно, и не будет особенной разницы, если его и казнят.

Я закрыл глаза и лежал так некоторое время. Потом спросил:

– Где он сейчас?

– В козьем хлеву, – сказал Хёгни. – Я велел устроить его там, потому что там чисто и тепло.

И дверь крепкая, добавил я про себя. Я сказал:

– Я пойду туда к нему.

Хёгни покачал головой.

– Незачем тебе туда ходить. Ты весь в повязках, а я хочу, чтобы Сольвейг увидела тебя живым.

Я пошевелился и понял, что спина моя будет разукрашена не хуже, чем у Торгрима. Я сказал:

– Ты не пускаешь меня потому, что там у него сидит наша Асгерд. Ведь так?

Хёгни отвёл глаза и промолчал. Я спросил его:

– О чём они разговаривают?

Хёгни ответил:

– Торгрим каждый день складывает для неё новую песнь. Это очень хорошие песни…

Тогда я здоровой рукой обнял его за шею, и мой воспитатель потом утверждал, будто на моём лице ему причудилась какая-то сырость. Но я больше склонен думать, что ему показалось. Я сказал:

– Помоги мне встать, отец.

…Как же далеко от жилого дома выстроили козий хлев в этом Дворе Бедняка! До него было целых пятьдесят семь шагов, я сосчитал. Я прошёл все их, один за другим. Когда Хёгни довёл меня до двери, я увидел там Хольмганг-Кари. Наш Поединщик сидел на земле возле двери, а рядом стояло его копьё и лежал привязанный Серый. Кари поднялся передо мной.

– Не казни Торгрима, конунг, – сказал он тихо.

– Я ещё не конунг, – сказал я ему и схватился за дверь, чтобы не упасть. – Я сын конунга…

Я снял руку с шеи Хёгни, потому что мне следовало войти туда одному.

Торгрим лежал на широкой лавке возле стены… И, наверное, было ему хорошо. По крайней мере, что бы он там ни говорил, а на умирающего он был похож не больше, чем я. И Асгерд действительно сидела подле него. И при виде меня вздрогнула и наклонилась вперёд, словно думая его защищать.

Я сказал:

– Выйди, Асгерд.

Она как не услышала. Торгрим повернул голову и поднял на неё глаза:

– Выйди, Асгерд…

Она встала, поправила на нём одеяло и исчезла за дверью. Моя Асгерд даже не взглянула мне в лицо и обошла, как обходят лужу. Струившиеся волосы и те не коснулись моего плеча… Я повернулся к Торгриму. Он смотрел на меня спокойно и весело. Он спас мне жизнь и на руках принёс меня в Котаруд. Он убил своего медведя и снова мог складывать песни… Чего ещё?

Тут я почувствовал, что ноги подо мной подгибались от боли и слабости, и испугался, как бы не упасть. Но всё-таки я не упал и прошёл те последние два шага, что нас ещё разделяли. Я сел рядом с ним и долго молчал, прежде чем заговорить.