Наталия Осояну - Первая печать

В комнате вообще ничего не было – ни пола, ни потолка, ни окон, – кроме густой серой паутины, простиравшейся куда ни кинь взгляд. Фиоре как-то раз осмелела и, протянув руку, дотронулась до нее. К пальцам тотчас же прилипли тонкие нити, от которых потом еле-еле удалось избавиться, но это был пустяк по сравнению с тем, что случилось дальше: сначала онемели пальцы, потом вся кисть оказалась охвачена странной слабостью, как если бы паутина была ядовита, и эта слабость начала подниматься – к локтю, к плечу… к сердцу? Лишь днем, вспоминая о случившемся, Фиоре поняла, что чудом избежала жуткой участи: промедлив всего мгновение, она могла присоединиться к Кьярану. Они бы вместе видели сны-во-сне.

– Ты так хотел сюда попасть, – сказала она, глядя на Теймара, чье лицо сделалось совершенно белым. – Понял теперь, на что способна навь?

Грешник не отвечал – смотрел, не отрываясь, на висевшего в центре паутины Кьярана… на его половину. Книжник был разделен, разрезан надвое, и в лавке присутствовала лишь левая часть его тела, правую же съела клубящаяся тьма. Фиоре лишь однажды хватило самообладания на то, чтобы взглянуть в лицо своему опекуну – оно выглядело умиротворенным и безмятежным, каким никогда не бывало наяву.

«Я ничего такого не помню, – говорил он всякий раз, когда Фиоре отваживалась завести разговор о нави. – Зато помню многое другое…»

Но о своих грезах он не рассказывал никому.

– Это происходит каждую ночь? – спросил золотой дьюс без тени прежнего шутовства. – Без изменений?

– Да. – Фиоре захлопнула дверь, едва не стукнув Теймара по носу. – Без изменений.

Ей вдруг стало не по себе. Злость на Кьярана за вчерашнюю трусость, на Геррета – за невообразимо сильное желание удрать из дома, на Теймара – за упрямство и скрытность… злости было слишком много. Волчонок, до сих пор мирно дремавший в своей клетке, проснулся. Она увидела без всякого зеркала, как шевельнулись его острые уши, как задрожала верхняя губа, обнажая зубы.

Зверь поднялся; звякнули цепи.

Шаг, другой – далеко не уйти, но ему и не надо.

Он терпелив, он подождет…

– Фиоре?

«Он вырос. Он стал сильнее».

– Фиоре, что с тобой? – Это Теймар. – Тебе плохо?

– Ее волк, наверное… – Геррет, умница, все понял сразу. – Ой-ой-ой, только не сейчас! Фиоре, ты слышишь меня?

– Не сейчас… – повторила она слабым голосом и вновь обрела обычное зрение. Было странно обнаружить себя сидящей на полу, а еще – увидеть встревоженные лица грешника и племянника. Злость уходила неохотно, не желая уступать место другим чувствам. – Я что, потеряла сознание?

– Выходит, в нави и это возможно, – сказал золотой дьюс. Теймар кивнул.

– Волк, – уныло проговорил Геррет. – Я его видел.

– Не надо об этом, – попросила Фиоре и тотчас же почувствовала, как холодок пробежал по спине.

«Надо, – произнес знакомый ненавистный голос. – Ты знала, что за желание придется заплатить!»

«Я уже сполна заплатила, тварь!»

Черная хозяйка рассмеялась в ответ, а потом Теймар взял Фиоре за плечи и легонько встряхнул, что-то при этом говоря. Она видела, как шевелятся его губы, но не услышала ни слова. Ни слова.

Он вдруг оказался близко.

Его темные, живые глаза несли свет, которого ей не хватало.

Где-то во тьме зародилось нечто пострашнее волка – нечто и впрямь чудовищное.

«А эта мысль мне нравится, – сказала Черная хозяйка. – Ха! От тебя все-таки есть толк, моя дорогая…»

Они шли по пустынной улице, с каждым шагом приближаясь к границе, отделявшей Эйлам от остального мира. Барьер Черной хозяйки был в равной степени непроницаемым как в нави, так и наяву: встретив в городе всего один закат, уже нельзя было вырваться на волю ни при каких условиях. Невидимая преграда ночью пружинила, отбрасывая тех, кто пытался ее преодолеть, а днем действовала более жестко – причиняла боль, которая с каждым новым шагом становилась все сильнее.

Ходили слухи, что многие частенько наведывались сюда – боль им нравилась.

Геррет взялся показывать дорогу и теперь гордо шел впереди, иногда оборачиваясь к Теймару, чтобы задать какой-нибудь заковыристый вопрос. Фиоре брела следом, погруженная в раздумья, и лишь изредка прислушивалась к их разговору. Большинство вопросов малыша начинались со слов: «А правда, что…»

– А правда, что Ки-Алира летает выше всех остальных городов?

– Нет. Она парит выше многих, но только из-за своих огромных размеров – если бы тамошний рулевой опустил ее на обычную высоту, то ему пришлось бы постоянно следить за тем, чтобы не сесть на вершину какой-нибудь большой горы вроде Спящего Медведя. Но некоторые маленькие острова летают еще выше, за Облачной гранью.

– Ты на таких бывал?

– Ага. Там нет ничего интересного. Холодно… кругом туман, земли не видать… да и народ на этих островах весьма нелюбезный, суровый.

– Чуть что – сразу лезвием по горлу и за край, – встрял дьюс. – Пираты называют это «последней улыбкой».

– Воздушные пираты? – восторженно ахнул Геррет, и его глаза загорелись.

Грешник усмехнулся и выдал в ответ очередную полуправду-полуложь:

– Люди, у которых я побывал, называли себя охотниками на воздушных фаэ. Видишь ли, те духи, что обитают поблизости от земли, превосходно осведомлены о кристаллах-ловушках, и их практически невозможно поймать. Другое дело – небо за Облачной гранью. Там полным-полно диких фаэ, которые знать не знают ничего об охоте и охотниках. Вот так.

– Понятно… а правда, что герцогу Аладоре больше тысячи лет от роду?

«Охота и охотники, – отрешенно подумала Фиоре. – Черная хозяйка здорово поохотилась и собрала коллекцию отменных чучел!» Внимательный взгляд золотого дьюса остановился на ней; почти сразу одна из Пестрых сестричек, до сих пор мирно обвивавшая локоть Теймара, развернула изящную треугольную голову и тоже уставилась на Фиоре. Рубиновые глаза змейки мерцали, словно стремясь заворожить девушку, лишить ее последних остатков самообладания.

– Фиоре, скажи-ка, – вдруг проговорил Теймар, улучив момент, когда Геррет призадумался над новым вопросом, – что происходит в нави с Ансиль?

– Я не знаю.

– Правда? Вы что же, ни разу не встречались?

– Нет, – равнодушно проговорила она. – Ансиль попросила не беспокоить ее по ночам, потому что… хм… вообще-то, она не объясняла причин. Но многие так делают, и я их понимаю. Хоть большинство дьюсов убегают веселиться на площади, в доме все равно чувствуешь себя как-то… спокойнее.

– Неужели любопытство ни разу не заставило тебя заглянуть в ее окно? – спросил грешник, не скрывая удивления. – Что-то не верится.

– Я… – Фиоре умолкла, остановилась. – Ох, Теймар! Я что же, действительно рассказывала тебе, как заглядывала в чье-то окно?