Глен Кук - Серебряный Клин

Он вдруг вспомнил всех тех сволочей, от которых ему доставалось; все побои, насмешки и тычки; вспомнил свое вечное недоумение, непонимание, отчего они так поступают, ведь он никогда их не задевал. В нем разом закипели все старые обиды, вперемешку с щекочущими нервы мстительными фантазиями и миазмами жгучей ненависти.

Один из тех троих вышел из дома, помочился на улицу, потом попятился и прислонился к стене. Для караульного у парня был слишком беспечный вид. Наверно, просто решил проветриться, подумал Смед.

Он двинулся вперед неверными шагами, не понимая, что делает. Его так трясло от страха, что даже зубы стучали.

Он споткнулся, упал на одно колено, ободрав его о битый кирпич, жалобно выругался. И тут, вместе со вспышкой боли, на него снизошло вдохновение.

Смед поднялся и снова захромал вперед, спотыкаясь, бормоча себе под нос. Он шел прямо на парня и напевал что-то вроде: «Хорошо быть кисою, хорошо – собакою! Где хочу, там писаю, где хочу – там какаю!»

Теперь головорез насторожился. Но не двинулся с места.

Смед шлепнулся на задницу, глупо захихикал, кое-как встал на четвереньки, притворяясь, что на него накатил приступ рвоты. Потом опять поднялся на ноги и пошел прямо вперед, пока не наткнулся на стену, футах в десяти от наблюдавшего за ним человека. Тогда он попятился, продолжая что-то бормотать, тупо уставившись на стену, словно пытался сообразить, откуда она здесь взялась. Затем оперся одной рукой на эту стену и неверными шагами устремился вдоль нее в ту сторону, где стоял головорез. Когда до того оставалось не больше четырех футов, Смед притворился, будто только что заметил парня, во взгляде которого читалось скорее глумливое презрение, нежели подозрительность.

Взглянув на него, Смед издал нелепый хлюпающий звук. Он надеялся, что выглядит достаточно напуганным, и беззвучно благодарил всех богов сразу за то, что пока остался неузнанным. Теперь, если он правильно угадал, этот парень захочет поизгаляться над ним, под видом помощи…

Смел споткнулся и снова упал на четвереньки.

– Похоже, ты здорово надрался, старина. – Головорез шагнул в его сторону.

Смед снова издал несколько хлюпающих звуков. В его ушах снова раздался голос Старого Рыбака:

– Вспомни, как ты берешь женщину, Смед. Не как попало, а бережно, плавно.

Человек нагнулся, подал ему руку, помогая встать. Он не заметил нож, тускло блеснувший в руке Смеда. А Смед навалился на парня всем телом и плавно задвинул лезвие ему меж ребер. Прямо в сердце.

Смед как бы раздвоился. Одно его «я» было здесь, продолжая направлять его руку. Второе впало в какое-то забытье, отключилось от внешнего мира, полностью оказавшись во власти животного ужаса. В этом хаосе пульсировала только одна отчетливая мысль: какая ложь! Какая ложь, что убивать с каждым разом становится все легче.

Когда его сознание всплыло из этой мглы, он обнаружил, что успел оттащить продолжавшее конвульсивно дергаться тело ярдов на сто в сторону.

– Какого черта я это делаю?

Ax да, конечно. Спрятать. Так, чтобы не было видно. Потому что это было только начало.

Он снова услышал приглушенный, но отчаянный вопль боли и понял, что первая брешь во мгле, охватившей его сознание, была пробита точно таким же криком.

Он проскользнул в дом с осторожностью крадущейся кошки, отключив остальные чувства, чтобы не испытывать мучительную боль, когда раздавался очередной агонизирующий вопль Тимми. Он даже использовал эти крики, каждый раз быстро продвигаясь на несколько шагов вперед.

Мама дорогая! Что он здесь делает?!

Вопли доносились из подвала. Смед начал спускаться по ступенькам, двигаясь так целеустремленно, словно его вела чужая воля. Миновав шесть ступенек, он сперва пригнулся, а потом чуть не на уши встал, чтобы посмотреть, что делается внизу.

Лестница заканчивалась в нескольких футах от входа и подвал. Двери не было. Из проема пробивался свет и доносились крики. Смед, почти не дыша, спустился еще на две ступеньки, затем осторожно перелез через перила, нырнул под лестницу и затаился, озираясь вокруг.

Разглядеть что-либо оказалось трудно, но, похоже, пожар обошел эту часть подвала стороной. Здесь даже не чувствовался запах старой гари.

Теперь он мог слышать почти все, что там происходило. Кто-то задавал Тимми нетерпеливые вопросы. Еще двое препирались по поводу того типа, которого Смед прикончил наверху. Один беспокоился, как бы тот не сбежал, а второму было на это наплевать.

Спрятаться под лестницей, если кто-нибудь решит туда заглянуть, было негде. Свет, попадавший сюда из дверного проема, сразу выдал бы Смеда с головой. Поэтому он осторожно выбрался оттуда, прокрался к большой куче мусора слева от проема и скорчился позади нее, совершенно не представляя себе, что делать дальше.

Похоже, Тимми потерял сознание. Во всяком случае, он больше не кричал. Один из находившихся в помещении проворчал что-то по этому поводу. Остальные двое продолжали препираться насчет того парня, который пошел на улицу. Наконец первый не выдержал и огрызнулся:

– Его действительно слишком долго нет. Ступайте, найдите его. Ступайте оба. И оставьте меня в покое.

Те двое вышли и затопали вверх по лестнице. Это были те парни, которые притащили сюда Тимми. Смед поднялся, дрожа от напряжения, неслышно двинулся к проему, заглянул внутрь.

Тимми сидел, привязанный к стулу. Без сознания. Его обмякшее тело наклонилось вперед. Над ним склонился человек. Спиной к Смеду. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, мелькнула мысль. Человек хлестал Тимми по щекам.

– Ну! Ну же! Приди в себя! Только не вздумай помереть. Мы уже почти докопались до истины.

Плавно. Бережно. Аккуратно, повторял про себя Смед, неслышно скользнув сквозь проем.

Человек все же почуял опасность. Он начал поворачиваться, его глаза и рот широко открылись…

Слишком поздно.

Нож уже пронзил его сердце. Он страшно, отвратительно захрипел, попытался схватить Смеда, потом согнулся и упал.

Может, на этот раз действительно было легче… Пришла опустошенность. Бешено стучало сердце, тряслись руки. Судорожно хватая ртом воздух, Смед подошел к Тимми, перерезал веревки… Боже! Они выжгли ему один глаз! Они…

Тимми упал со стула лицом вперед.

Смед нагнулся, попытался поднять его.

– Эй! Тимми! Вставай. Это я, Смед. Вставай, Нам надо смыться отсюда, пока не вернулись те двое. Давай же! Наконец до него дошло.

– Черт возьми! – Тимми не дышал. – Сукин ты сын! Я рисковал задницей ни за что!

Нет. Смысл все-таки был. Кто знает, что успел сказать Тимми перед смертью.

Вдруг он почувствовал себя полным дерьмом. Стоит тут, поливает Тимми… За что? За то, что тот умер, причинив этим Смеду лишнее беспокойство? Тут он окончательно растерялся. Надо было как-то выбираться отсюда; наверно, надо было что-то сделать с телами, которые оставались в подвале. А он не понимал, что и как.