Алексей Молокин - Злое железо

– Явилась-таки, дщерь беспутная!

– Явилась, – дерзко ответила госпожа Арней. – И тебе здоровья, старшой богун Кистень!

– Поздно пришла, – мрачно пробурчал богун, по-прежнему не обращая на меня внимания. – Вон пращур твой неистовый как город-то крушит, пока все с грязью не смешает да в щепки не разнесет – не успокоится. Так что ступай-ка отсюда, покудова он по храму не ударил. Что думаешь, он тебя пощадит? Да тебе-то и надо было в первую очередь врезать, остальные-то при чем?

– Авось упрошу, – неуверенно сказала Гизела и направилась к распахнутым дверям храма, бросив мне через плечо: – Ты, герой любезный, побудь пока здесь, нечего тебе сейчас в храме делать, пришибет ненароком.

И я остался стоять у ограды рядом с богуном.

Грохот и треск внезапно прекратились, может быть, Аав устал, а может – беседовал с родственницей. Наверное, плетку искал, не вразумлять же непутное чадо кистенем, хотя, по-моему, стоило бы.

– Беседуют… Ты-то сам кто такой? – наконец изволил заметить меня Кистень. – Из братвы? Вроде не похоже, хотя и прикидываешься. Не богун – это точно, но и не из мужиков. Нездешний ты, парень, так что вали отсюда подобру-поздорову, нет тут твоих дел, тут все дела – наши.

– Нездешний, – согласился я. – Откуда – не скажу, потому что ты не поймешь, а дело тут у меня есть, затем и прислали.

– Покажь ксиву, – потребовал богун. – Тогда, может, и поговорим.

Мне очень не хотелось доставать свое удостоверение, по всему было видно, что богун Кистень ох как непрост, так что хитрости наших техномагов на него могут и не подействовать. Однако деваться было некуда, поэтому я достал карточку и протянул ее главе местного храма. Интересно, Кистень – это его настоящее имя?

Богун повертел удостоверение в корявых пальцах, посмотрел зачем-то на просвет, хмыкнул и наконец вернул мне.

– Понятно, – буркнул он. – Раз оттудова человека прислали, значит, и впрямь у нас беда. – Только извини, брат, чего же это они кого поносастей не нашли? Не уважают нас, что ли?

Я пожал плечами. Сказать мне было нечего. С чего это я взял, что богуны о нашей конторе ничего не знают? Неловко вышло, и выходит, прав старшой богун, не дорос у меня нос до настоящего героя.

– Рассказывай давай. – Богун извлек откуда-то кожаный кисет, клочок газеты и принялся сворачивать самокрутку. – Давай, не тяни, а то сейчас того и гляди опять начнется. Не договорятся они, нутром чую.

Не зная, что, собственно, рассказывать, я ляпнул первое, что пришло в голову:

– Неупокоенное железо проснулось. Злое железо. Вот меня и прислали разрулить ситуацию.

Богун помолчал, зажег мастерски свернутую «козью ногу», затянулся, потом шумно выдохнул махорочный дым и ехидно сказал, не глядя на меня:

– И как, разрулил? Нет? А разрулишь? Да… Киндец, нам, значит, всем. И тебе, герой, с нами заодно, если не угребешь отсюда по-быстрому. Девку-то нашу с собой забери, Гизелу эту. Она хоть и стерва, каких поискать еще, да пусть хоть кто-то из нашего мира в живых останется. Может, еще родит… Да ведь это у вас ее испортили, вам с ней и маяться.

– Не могу, – виновато ответил я. – У меня, понимаешь, это… билет в одну сторону, а уж назад – как получится.

– Н-да, – протянул богун. – Меня в миру, между прочим, Левоном звали. А ты…

Тут из храма выбежала Гизела. На бегу она кричала:

– Прочь от храма, уходите, сейчас он последний раз ударит – и все! Он сюда бить будет, прямо по храму, сам сказал!

Богуны стали быстро отступать от храма. Делали они это несуетливо, я бы даже сказал, организованно, словно солдаты-ветераны, получившие приказ к отступлению. Как будто ситуация с взбесившимся богом была для них не нова или они к ней готовились. Дисциплина у них была, надо сказать, «на уровне».

Мы трое побежали по какой-то застроенной оцепеневшими от ужаса деревянными домишками улочке в гору и бросились в первую попавшуюся канаву. Благо, здесь их было предостаточно.

И он ударил.

Железная звезда стремительно упала сверху, с каким-то молодецким уханьем, разваливая мощное здание изнутри. Храм как будто лопнул, расплескивая в стороны яркие на изломах куски темных кирпичных стен, взлетело облако багровой пыли, загремели по шиферным крышам домов обломки – и все кончилось.

Сквозь повисшую в воздухе красноватую муть я увидел возносящуюся в синее небо железную звезду, которая так и осталась висеть там, в высоте, раскачиваясь и зловеще шелестя.

– Все, – сказала Гизела. – Да помоги же встать наконец, герой несчастный!

Мы вылезли из канавы и, щуря слезящиеся от едкой пыли глаза, пошли к тому, что недавно было храмом Аава Кистеперого, а сейчас стало ничем.

Автомобиль Гизелы отбросило на добрых пятьдесят шагов, да еще и придавило обломком кирпичной стены, так что не было больше автомобиля.

– Оно и к лучшему, – непонятно заметил Кистень-Левон. – Теперь только пешочком и ходить, авось куда-нибудь дойдешь.

В обрушенном храме, словно рыжие муравьи, деловито копошились богуны.

– Вот что, давайте-ка отойдем в сторонку, нечего мешать, и помощи здесь от вас никакой, одно расстройство, – сказал богун. – Вон там скверик есть, по нему вроде не попало, так что туда и пойдем. Там и лавочки имеются. Потолковать надо.

Мы прошли в сквер, нашли влажную апрельскую скамейку под сквозными еще кронами старых деревьев и расположились на ней. Я вспомнил, что Авдей со своей Лютой где-то там, в городе, и подумал, что надо бы его поскорее найти. Хотя, с другой стороны, все уже кончилось, так что если они уцелели – значит живы, а если нет – так тут уж ничего не поделаешь. Хотя я чувствовал – уцелели. Есть у нас, героев, такое особое чутье на чужую жизнь и смерть.

– Давайте рассказывайте все, – приказал Левон. – Как, что и зачем. Сначала ты, – он кивнул в мою сторону, – а потом ты, Гизелка.

И я рассказал все, с самого начала. И про ссыльного барда Авдея, и про полуайму Люту, и про себя, в общем – про все. Потом очередь исповедоваться настала для Гизелы. Я внимательно слушал, честно говоря, не ожидая, что услышу что-нибудь для себя новое. Нового действительно было немного. Гизела торопливо рассказывала старому богуну про то, как бард Авдей, мучаясь гордыней, создал из двух совершенно разных женщин одну, и про то, как сам же и разорвал эту единственную надвое, и про то, что из этого вышло. Впрочем, что из этого вышло, я и сам видел. В гордыне своей бард пытался сыграть путь к Истинному Богу, а к нему нельзя прийти коротким путем. И Люта с Гизелой разлетелись по разным мирам, обе изувеченные, но по-прежнему разные, только различие это стало еще больше. Каждая взяла от каждой только те черты, которые были присущи ей изначально.

Гизела рассказывала, как снова оказалась в своем изначальном мире и поступила на факультет исторической магии, как вышла замуж за отставного полковника Кабанова и, когда узнала, что он глава местных братков, с досады на свою судьбу разбудила несколько неупокоенных железяк. Как явилась на картофельном поле пенсионеру-правдолюбцу и смутила его и как потом маялась раскаянием. Как не нашла будущего у молоденького милиционера, чтобы переплавить его в силу – в этом месте рассказа богун скривился и сплюнул, – и не смогла упокоить нож своего пращура.