Дмитрий Тедеев - Бусый Волк

Вспоминалось ярко, отчётливо, до мельчайших подробностей. Бусый видел и слышал, обонял запахи, осязал прикосновения и тепло рук, радость и печаль, защищённость и страх…

– Малыш, я хочу, чтобы ты вспомнил… нет, к твоему появлению у вилл мы вернёмся чуть позже. Попробуй припомнить, не видел ли ты этого человека со шрамом, Брата Крылатых, где-нибудь ещё? Нет, у вас он не появлялся, я знаю. И всё-таки… Вспомни, мальчик, это важно. Этот человек тебе не чужой. Соберись. Улыбнись себе. Радостнее! Молодец! Направь эту улыбку в средоточие живота, освети и согрей его… Почувствуй, как тёплая волна разбегается по всему телу, до кончиков пальцев на руках и ногах…

И воспоминание явилось. Почти сразу. Ослепительно ярко и чётко. Тот самый сон, привидевшийся Бусому во время болезни Осоки. В тот раз он просто не досмотрел его до конца, Соболь не дал. Сегодня Бусый был твёрдо намерен узнать всё.

Пригожий солнечный день в незнакомом осеннем лесу на просторной, удивительно красивой поляне. В обрамлении малахитовых елей, в золоте берёз, в пламени рябин. Однако на поляне затевается что-то недоброе. Чистый воздух пронизывают липкие нити. А люди, во множестве стоящие на этой поляне, даже не замечают, что опутаны по рукам и ногам.

На середине поляны, на каком-то полотне, в самой гуще паутины стоит Колояр. Живой и здоровый. Обнажённый по пояс, словно нарочно для того, чтобы покрасоваться могучей силой и удалью. И никто не вырывал у него из груди сердце. Пятипалая лапа оборотня лишь оставила длинные рубцы наискось от левой ключицы к правому подреберью…

Молодой богатырь не видит, не замечает нависшей над ним смертельной опасности. Он собирается с кем-то сражаться, и Бусый знает, что этого ни в коем случае нельзя делать, но предупредить друга никак не удаётся, горло перехвачено судорогой, из него рвётся лишь беззвучный стон.

И вот уже Колояр, улыбаясь, с нарочитой ленцой поводя литыми плечами, пританцовывая, пьяновато выламываясь, неспешно идёт навстречу противнику. Готовится совершить непоправимое…

Э, а Колояр ли это на самом деле?

Бусый вдруг понял, что видит вовсе не Колояра. На растянутом полотне стоит Сын Медведя. Те же золотисто-русые кудри, тот же пятипалый шрам на груди…

В тот раз Соболь именно в этом месте прервал его сон, вот и сейчас, как тогда, всё померкло, расплылось, распалось на беспорядочные цветные пятна. Зато Горный Кузнец и Таемлу увидели, как мотал головой распростёршийся на лавке Бусый, как он силился стряхнуть руку Соболя, вернуться обратно в ещё не растворившийся сон. Увидели, как старый воин, поколебавшись, убрал ладонь с его лба…

Сын Медведя опять стоял перед ним, стоял уже покалеченный, со сломанной рукой. Тем не менее отступать он не собирался, не таков он был, чтобы перед кем-либо отступать, он рвался продолжать бой.

«Не-е-е-е-ет…»

Левая рука парня со стиснутым кулаком молнией метнулась вперёд…

И Бусый увидел, с кем он сражался на полотне.

Это был тот молодой венн, которого приютили и вылечили виллы. Брат Крылатых. Повзрослевший, заматеревший, успевший повидать жизнь… и была эта жизнь, судя по всему, не особенно к нему ласкова. Новые шрамы, седина в волосах… А его взгляд! В серо-зелёных глазах не было ненависти, не было вообще ничего. Полная отрешённость, бесконечное спокойствие, всеобъемлющая пустота. Равная готовность к жизни и к смерти.

Бусый почему-то вспомнил Срезня, каким тот был в свои лучшие годы. Хотя нет. Если бы людоед Резоуст нарвался в лесу на этогопса, там бы его, проклятого, и зарыли. А не суйся к тому, кто сильнее и страшнее тебя! Не плакала бы Осока, не упокоился бы на буевище Колояр…

«Почему я подумал про Срезня?..»

Бросок Сына Медведя, вознамерившегося выбить ему пальцами глаза, страшный человек-пёс отразил, даже не потрудившись с места сойти. Взял ударившую руку и направил её вниз, без всякой жалости уложив распрямлённый локоть себе на колено…

На этом воспоминание Сына Медведя, ставшее сном Бусого, погасло.

– Как ты, малыш? Тебе плохо?

Бусому действительно было плохо. Он сипло дышал и определённо пытался домыслить, что произошло дальше с Сыном Медведя. Будь у того после поединка просто руки попорчены – одна сломана, другая вывихнута в двух местах, – не повис бы он, почти безжизненный, на медвежьей спине. На своих ногах убежал бы. «Он ведь ненамного лучше Колояра был… каким мы его тогда на снегу… разве только сердце в груди…»

– Соберись, мальчик мой. Соберись.

Наверное, это было жестоко – снова требовать сосредоточения от измученного мальчишки. Очень жестоко. Мало ли что может вылезти из его младенческих воспоминаний. Старику хотелось не этого, хотелось обнять Бусого, прижать к себе, разогнать ласковыми словами его боль и испуг.

Да только Горный Кузнец слишком хорошо знал все снадобья, действительно помогающие от тягостных мыслей, и все они были горьки…

– Ты хотел знать, как ты появился у вилл. Это ничего, что ты был совсем ещё мал, можно вспомнить себя даже в материнской утробе. Ты молодец, тобой не зря гордятся и Крылатые, и твои нынешние родители… Давай, малыш. Видишь, как плывут щепки по реке? Беги туда, где кружится самая дальняя. Вот так… А теперь ещё дальше…

…Деревянная бадья с подогретой водой. Ласковые руки, опускающие его в эту воду. Блаженство тепла, нежные прикосновения мочалки. Мягкое полотенце, кажущееся огромным. А затем – пушистый мех, который так приятно ощущать голым чисто вымытым телом. Вкус молока, смешанного с душистым мёдом, дремота…

Так, это уже было, он уже вспоминал это.

…Те же ласковые и сильные руки, но он, Бусый, ещё не верит им, не верит в их доброту, в этом страшном мире просто не может быть ничего доброго и хорошего. Мир состоит из боли и холода, и маленькому мальчишке хочется уйти из этого мира, куда угодно уйти, лишь бы спрятаться, ничего не видеть и не слышать, перестать ощущать холод и боль… Он отчаянно плачет, но на громкий плач у него просто нет сил. Он задыхается. Сейчас он умрёт. Если не от болезни, то от маслянистой горечи, которую пытаются влить ему в рот. Бусый не хочет её глотать. Он плачет и отворачивается, но руки бесконечно терпеливы, они вновь и вновь подносят ложечку, пока наконец мальчишка не проглатывает лекарство…

Чёрный ужас, бездна отчаяния… За что всё это беззащитному крохе, только появившемуся на свет?

«Перед кем я успел провиниться? Что натворил?..»

Старик всё-таки не выдержал.

– Может, хватит на сегодня, малыш? Нас никто не торопит, ты устал, отдохни. Завтра будет ещё день…

Бусый молча помотал головой. Сам, без подсказок Кузнеца, заставил себя расслабиться и улыбнуться, хотя тянуло не улыбаться, а выть по-волчьи. Но выть было нельзя, следовало заставить себя улыбаться и радоваться, потому что без этого вспомнить ничего не удастся.