Феликс Разумовский - Аленький цветочек

– А то ты бы, может, поблевал? – посоветовал Грызлов. – Два пальца в рот – и вперёд, милый, тут сразу и полегчает…

Ивану немедленно вспомнился анекдот про заболевшего «металлиста». Мать рядом суетится, переживает: «Сыночек, ну как же тебе помочь? Давай в сковородку поварёшкой побью? Цепями над тобой погремлю?..» – «Мама, – отвечает страдалец, – поставь „Модерн Токинг“, может, хоть стошнит…»

Увы, все попытки старшего прапорщика вернуть Эдика к жизни потерпели полный провал. Вздохнув, Василий втащил генеральского сына внутрь, залез сам и громыхнул крышкой люка.

– Петро! Трогай! Товарищ подполковник, мы куда?

– К выезду на трассу. Там…

Иван не договорил. Петро тронул , и все слова сразу потонули в грохоте. Восьмиколесный монстр вздрогнул, заревел моторами и с удивительным проворством покатил по асфальту, великолепный и решительно неудержимый.

– Вот тут шлема припасены, по одному на каждого. Надевайте, пожалуйста, а то железо-то, оно твёрдое… – Поясняя свою мысль больше жестами, чем голосом, Грызлов самолично нахлобучил на Эдика зелёную армейскую каску, приподнял ему голову и застегнул ремешок. – Покемарь, покемарь, малый, потом мы тебя спиртиком-то поправим… Живо оклемаешься…

Снаружи, из-за бронированных бортов, то и дело слышались взвизги автомобильных гудков, лязг железа, надрывный писк тормозов – нет, конечно, производил их не БТР, а окружающий автотранспорт, имевший глупость выехать на одну с ним дорогу. Петро, похоже, знал одну только педаль газа. И маневрировал по принципу: главное, чтобы рядом не было другого БТРа.

«Ну, Гринберг, гад, погоди…» Скудин открыл бронеплиту окна и, с облегчением увидев, что поворот на трассу уже совсем рядом, скомандовал:

– Василий, малый ход, американцев не задави! Остановишься у рекламы!

– Эй, Петро! Стопори у рекламы! – Грызлов шарахнул кулаком в бронированную переборку, для убедительности продублировал ногой, и БТР резко замедлил свой бег. Если учесть, что тормоза у него были могучие, надо ли описывать, с какой силой вступили в действие законы инерции, распространявшиеся на всю начинку машины. Скажем только, что каски оказались весьма кстати.

– За что, папаша… – Эдик очнулся, брошенный торможением в объятия Виринеи. Зашарил где попало руками… Вот уж действительно «где попало». «Где» оказалось явно где не надо, и «попало» не задержалось. Справедливое возмездие отбросило Эдика обратно на место. – Не надо мне «Ямаху», – жалобно заскулил он, – только уберите эту… эту… – Взгляд у Виринеи был откровенно кровожадный – дескать, дай только повод! – и инстинкт самосохранения не дал ему выговорить в её адрес нехорошее слово: – Эту… из моего купе… уберите…

– Вот они! Я их вижу! – Звягинцев выглянул в окно и, едва БТР замер на обочине, первым полез наружу. Скудин отправился следом, многозначительно кивнув своим:

– Боря, Глеб, со мной. Василь, остаёшься за старшего, следи за порядком.

Больше всего он боялся, как бы в его отсутствие Виринея не придушила генеральского сынка.

Она произошла у огромного железобетонного, сделанного на века и потому устоявшего во всех передрягах сегодняшней жизни лозунга «Летайте самолётами Аэрофлота». Не подлежало никакому сомнению – со временем, когда уже и Аэрофлот окончательно отойдёт в область преданий, бетонный призыв будет выситься всё так же непоколебимо. В настоящий момент возле него фотографировались американцы. Они прибыли на двух «Хаммерах». Для тех, кто не знает: «Хаммер» – это, скажем прямо, джип всех джипов. Это вам не «асфальтовый внедорожник», на глянцевом боку которого хозяин с ужасом высматривает самомалейшую царапинку. «Хаммер» совсем не таков. Это угловатый монстр, способный силой своих колёс взгромоздиться на вертикальную стенку высотой один метр. Говорят, впрочем, будто российский «Комбат» по ряду параметров его умывает. Очень возможно. Вот только с «Комбатом» скорее всего получится, как со всеми нашими техническими чудесами. В одном экземпляре мы можем сотворить такое, что и Америка и Япония от зависти удавятся. Но чтобы много, чтобы всем, кому может понадобиться, – увы, увы. И «Комбата» мы созерцаем на телевизионной картинке, а «Хаммер» – вот он, серийный, живьём, стоит на обочине. И вылезает из него не кто иной, как…

– Иська!

– Лёвка!

Двое седовласых мужчин крепко обнялись и долго не могли разжать рук. Потом наконец глянули друг другу в глаза.

– Ну как ты?

– А ты?

Профессор Шихман выглядел неплохо. Одетый в белый полотняный френч, он курил «гавану» один в один от Гринберга, сверкал золотом очков и – недоставало только пробкового шлема – напоминал отважного первопроходца, приехавшего изучать жизнь свирепых каннибалов. Звягинцев, забывший снять каску, больше смахивал то ли на Йозефа Швейка, то ли на прораба-метростроевца, то ли на Отца Солдата из одноимённого фильма.

Когда первый всплеск чувств прошёл, Шихман кивнул на крепенького мужичка в хаки:

– Вот, познакомься. Профессор Беллинг. Наш главный спец по реликтовому гоминоиду… – И, пока учёные обменивались рукопожатием, спросил шёпотом, косясь в сторону Скудина: – Господи, а это кто с тобой? Товарищ, конечно, оттуда ?

У Ицхока-Хаима глаз был алмаз. Как-никак большую часть жизни провёл при развитом социализме.

– Товарищ по хозяйственной части… – ответил Звягинцев уклончиво, едва удержавшись от искушения сразить Шихмана упоминанием об их родственных отношениях. Потом выразительно глянул на пятерых мордоворотов, куривших возле головного «Хаммера»:

– Зато твои-то деятели точно из Армии спасения…

– Ага. Со штаб-квартирой в Лэнгли. [69]– Изя выплюнул сигару, как-то очень по-русски растёр её ногой и невесело оскалил белые парцелановые зубы. – В этом дерьмовом мире, Лёва, чистой науки не бывает. Хотел бы я знать, кто на самом деле финансирует наш чёртов фонд… – Он хотел добавить что-то ещё, но тут его глаза вдруг округлились. – Ого, смотри-ка, твой хозяйственник, похоже, на короткой ноге с моими благотворителями… Хорошенькое же у вас там интендантство…

Иван Скудин и предводитель шихмановских «благотворителей», сероглазый чернокожий гигант, в самом деле гулко хлопали друг друга по спинам.

– О, преподобный Джон Смит!.. – Кудеяр, конечно, мигом узнал «смирного служителя Боговой мамы», с которым некогда довелось вместе сидеть в яме с дерьмом. Иван молитвенно сложил руки. – Так возблагодарим же Господа Бога нашего за неисповедимость путей его! Возрадуемся, братья! Аллилуйя!

Глеб с Борисом, наподобие архангелов шедшие за ним следом, важно кивнули и без запинки подхватили на два голоса:

– Аллилуйя, аллилуйя!