Михаил Орлов - Хозяин

– Анатолий сколотил группку своих сторонников и носится с идеей добраться до Хозяина и сообщить ему свое потрясающее открытие. После чего тот, конечно же, уничтожит все Иллюзионы.

Улица была все такая же солнечная, яркая, оживленная спешащими в одну сторону людьми и машинами; небольшая компания зеленых и красных попугаев орала на дереве, густо обсыпанном мелкими белыми цветами; дорожный уборщик мигал разноцветными огоньками подсветки, прислонившись к высокой и круглой информационной тумбе, там свирепый луперк нападал на маленького мальчика, в ужасе выставившего перед собой длинный тонкий нож, на который оборотень и натыкался.

– Понимаете, Лука, Анатоль выдвинул глупейшую теорию, что душа человеческая и вообще душа всего живого нейтральна и не имеет индивидуальных отличий. Эти отличия несет в себе живое тело, а душа лишь вдыхает в него эту самую жизнь. Вы меня понимаете?

– Не совсем, – пожал плечами Лука. – Что в этом нового или, как вы говорите, глупого? Я всегда знал, что одни умирают, другие рождаются. Души покидают одни тела и оживляют другие, вновь рожденные.

– Конечно, конечно. Бог в каждой живой твари, частица Бога даже вот в тех попугаях. Это ясно. Но Анатоль считает, что душа не имеет индивидуальности. Она сродни электричеству, оживляющему электронный мозг или компьютер. А после выключения уже другая порция электричества заставляет работать наш компьютер. Так и с живыми существами. Даже с временной потерей сознания человека оживляет уже другая душа, скажем, пролетающая в этот момент рядом. Память, индивидуальность, черты характера – все, по мнению Анатоля, записаны в генах, а не в памяти души.

– И что же тут странного? – спросил Лука, увидевший наконец большое круглое здание, куда стекались ручейки людей, спешивших на новый сеанс. Здание было безвкусно и аляповато разрисовано попугаечными красно-сине-салатными цветами и заранее настраивало приближавшихся людей к чему-то необычному и из ряда вон выходящему.

– Ни так странного, как вредного, – мрачно усмехнулся Матиас. – Из теории Анатоля вытекает, что копия человека, его подобие, созданное для каких-то практических целей, имеет самостоятельную, равноценную оригиналу душу. А значит, гибель копии в Иллюзионе является гибелью отдельной личности, созданной по образу и подобию Творца. Что, конечно же, нонсенс. Этого не может быть, потому что не может быть.

Он повернул к Луке коричневое лицо и остро взглянул темными глазами.

– Вы понимаете, мы, здесь живущие, не садисты. Мы просто пресыщенные люди, вынужденные, чтобы не сойти с ума со скуки, искать лекарство от этой самой пресыщенности. А Иллюзион – прекрасное лекарство. Если его отобрать, теряет смысл существование нашей цивилизации. Погибнет наш город, на Земле будет некому поддерживать даже видимость порядка. На пилигримов плохая надежда – они ведь роботы, хоть и высокоорганизованные. Их цель и назначение – служить Хозяину и выполнять его распоряжения. Вот они везде и ищут Хозяина. А как его найти? Только пытаясь убить, что невозможно по определению. Хозяин найдется, конечно. Пусть даже им станете вы, Лука. Вы ведь необычный человек, вы не только прямой потомок и генетически наиболее близкий Хозяину человек, вы же еще и обладаете чем-то, что отличает вас от всех. Я думаю, Хозяин, если бы смог, давно бы убил вас. Вот и зверь говорит в пользу этого предположения. Хозяин просто не может ничего с вами сделать, вы уникум.

Они стояли у края тротуара под тяжелой кроной высокого дерева. Дома вдоль дороги все разные, каменная кладка украшена резьбой, никчемной на вид, но полной какой-то жертвенной прелести. Лука не понимал, зачем говорит все это о нем этот суровый, презирающий других человек. На всякий случай? Или Матиас действительно видит в нем будущего Хозяина? И что в самом деле в нем, в Луке, такого?

– А как вы думаете, – спросил он Матиаса, – кто такой все-таки настоящий Хозяин? Вы же здесь ближе к нему, есть же какие-то предположения.

– Сказать по правде, – усмехнулся Матиас, – мы здесь только и занимаемся тем, что стараемся в каждом обнаружить Хозяина. Парадокс в том, что он может быть каждым. Лучшая маскировка для власть предержащих – оставаться в тени. Или вообще, как в нашем случае, быть кем угодно. Я одно время грешил на Арнольда, потом на Анатоля. Последнее время даже на Лину. Не знаю почему, но думал, что в ее образе – этакой победительницы жизни, которой все дозволено и которой все удается, – и должен был бы скрываться Хозяин. Не знаю, теперь не уверен. А вот сколько людей предполагали во мне Хозяина, я уж и считать перестал. Такие вот дела, молодой человек.

Натали, которой скучно стало ожидать мужчин, уже убежала. Последние любители острых ощущений спешили мимо и скрывались в пестрых воротах Иллюзиона. Лука подумал, что это тоже были люди занятые: горнорабочие наслаждений, они, освобожденные от поисков пропитания, да и иных трудов, глубоко врубались машиной удовольствий во все, к чему могли дотянуться, шалея от черной пыли скуки, тоски и уныния.

– Мы успеем, – заверил Матиас, поймав взгляд Луки. – Без вас никто и не начнет, вы такой же участник, как и ваши товарищи. Хотя роли у вас разные. Но я хочу напоследок еще раз сказать, что Хозяин, сотворив этот мир в том виде, в котором он существует, одарил нас всем, что только может пожелать человек. Правда, по сути, он лишил нас Христа, но вместо него предложил себя. Мы под его сенью превратились в ницшеанскую расу господ, стали сверхчеловеками, находящимися по ту сторону добра и зла. У нас удовлетворены все инстинкты, не существует неразделенной любви и неутоленного голода. Можно сколько угодно купаться в излишествах, медицина восстановит истощенные силы. Только пресыщенность и скука наши враги. И тут появляется Иллюзион, который затрагивает самые основы нашей психики, он дает нам сопереживание на последней грани, за которой уже нет ничего. И тем излечивает. Да что там, вы сами сейчас убедитесь. Пойдемте, – сказал он и потянул Луку за собой.

Куда делись его сдержанность и надменность, он едва не дрожал в нетерпении и предвкушении, и Лука, скорее озадаченный, чем заинтересованный, послушно последовал за ним.

Солнце, залив крыши оранжевым золотом, спряталось за ближайшими домами; день клонился к вечеру.

В эту тихую летнюю ночь Луке исполнилось двадцать лет. Он сидел в кресле под цветущим вишневым деревом и смотрел с высоты на мирно протекающий внизу разлив огромной реки, на дрожащие столбы множества огней на воде, на которых держались скользившие мимо катера и яхты, на мрачную стену теряющегося вдали леса. Было тихо, спокойно и очень красиво. И пахло цветущей вишней. Ничто, кажется, не омрачало мгновения, все казалось мирным и прекрасным. Он смотрел на себя со стороны: вот ведь удачливая личность, сумевшая за несколько недель вознестись из мрачного дна пыльных улиц и деревенских площадей до Олимпа, где живут современные боги. И что же? Где довольная сытость? Где спокойствие пресыщенности? Ничего, кроме грызущей тревоги и беспокойства.