Ольга Яновская - Милость богов

– Ты мечен богами, – донёсся до него удаляющийся голос. – А значит неподвластен жрицам.

Второй раз в жизни Марк слышал эти слова. Он мечен богами. Но что это означало, оставалось для него загадкой. Когда впервые об этом сказали на Круге Высших, после последнего испытания в школе наёмников, он не посмел расспрашивать. Слишком обрадовался, ведь эта фраза спасла его тогда. Спасла и стала решающим доводом в его защиту. А теперь её повторила Арина... Что ж, посмотрим...

Храм располагался на самой окраине города, скромно прижимаясь к городской стене. Границу владений жриц прочерчивал мелкий ручеек, огибающий низкое невзрачное строение – храм Ледяной Божини. Никто не входил сюда по своей воле. Да и кто станет спешить на встречу со смертью? Только такие, как Марк, проклятые, переступали порог храма Ледяной Божини.

Многие цари, вступая на престол, чтобы задобрить богиню, предлагали жрицам место для храма получше, и сам храм выстроить побогаче и побольше, но те упорно отказывались.

Около Марка бесшумно появился змей, и наёмник едва не рубанул мечом от неожиданности.

– Тьфу! Предупреждать надо. Решил помочь?

Ларг ничего не ответил, только пополз быстрее, обгоняя наёмника.

Марк остановился перед убогой лачугой и мирно журчащим ручейком.

– Это и есть храм? Маловат. Я представлял его гораздо больше и красивее.

– Не торопись с выводами, – оборвал его змей. – Иди за мной. Здесь есть мост. И не замочи ноги.

Марк улыбнулся, решив, что это шутка, хотя ларг никогда не шутил.

Змей подполз к ручью, свился в кольца, как на охоте, а потом стремительным рывком кинул свое тело на противоположный берег. Марк подошёл к ручью и попытался сделать шаг. Нога наткнулась на препятствие. Казалось, невидимая стена защищает ручей. Марк предпринял ещё одну попытку – и опять неудача.

– Я же сказал, тут есть мост, – сказал ларг.

Марк недоуменно повертел головой. Да, так и есть, мост присутствовал. Но это было сильным преувеличением. Два берега соединяли три доски, лежащие друг возле друга и связанные толстой веревкой.

Марк опасливо ступил на них, и немедленно раздался пронзительный скрип.

«В конце концов, падать не высоко», – подумал наёмник, ярко представляя картинку, когда на очередном шаге трухлявая древесина лопается, словно лед, и он сам стоит в воде по лодыжку. Что-то насторожило его в этой картине: странный ручей, который нельзя перейти, и слова змея, чтобы он не замочил ног.

Марк почти бегом преодолел мосток и облегченно перевел дух, ступив на твердую почву.

Двор перед низким строением был выложен булыжниками. В лучах пробуждающегося солнца они блестели капельками влаги, будто кто-то щедрой рукой усыпал двор алмазной россыпью.

Марк широким шагом пересек двор и остановился перед узкой металлической дверью в грубосложенной стене. Ржавчина, неухоженность и запустения были хозяевами этого мирка.

«Что же жрицы храм не берегут?»

Марк заметил рядом с дверью металлическую тарелку и молоточек. Звук удара получился громким, пронзительным. Марку даже показалось, что таким можно разбудить весь город.

Дверь дрогнула и тихо без скрипа открылась, но никто не вышел встречать гостя.

За дверью начинался коридор, такой же грязный, как и всё вокруг. Вдоль стен застыли каменные фигуры животных. В скудном освещении редких факелов они казались живыми, угрожающими, словно стражи. Марк расправил плечи, сплюнул под ноги и переступил порог.

Часы, оставшиеся до казни, показались царевне вечностью. Словно старая улитка, время тянулось и тянулось.

Василика шагала из угла в угол, под ногами пружинил мягкий ковер, в комнате все оставалось по-прежнему, все знакомо и привычно. И от этой скучной привычности хотелось выть больше всего.

Словно ничего не происходит. Словно она и завтра войдет в комнату, возьмет любимые вещи и украшения. Но ведь не будет для неё завтра! Как люди могут жить обычной жизнью, когда её уже не станет?! И царевна в голос заревела.

Василика хотела посмотреть на площадь, но не смогла заставить себя приблизиться к окну. Отчетливо слышался стук топора, заставляя вздрагивать.

А потом все стихло.

– Пора, – сказала нянька и разрыдалась.

Василика обернулась к двери, удивляясь, что не слышала, как вошли стражники. Словно над могилой, люди боялись издать лишний звук. Они уже считали её мертвой!

Василика неожиданно разозлилась. Все отреклись, разбежались, едва богиня смерти нависла над своей жертвой.

Царевна истерично расхохоталась, представляя лица этих людей, когда они избавятся от навета, узнают правду. Жаль только, что царевна не сможет этого увидеть.

Площадь, полная народа, встретила её тихим ропотом, словно далеко-далеко гремели раскаты грома.

Царевна шла, расправив плечи и глядя на людей гордо и презрительно, так отшвыривают грязный башмак с дороги. Уже у самих ступеней, Василика остановилась, вдохнула холодный воздух.

На небе собирались тучи, тяжелые, грозовые. То ли ливень хлынет, то ли снегом припорошит. Зима близко, вот и хмурится небо, на солнце сердится, облаками да тучами угрожает.

Отчего-то пришли в голову строки старой-старой песенки? Помниться, ещё нянька над маленькой царевной пела. Говорили, раньше этой песней героев в путь к Предкам провожали.

Василика поставила ногу на первую ступень и зашептала прощальную песнь по самой себе:

Словно в ответ заскрипела доска ступени, а царевна встала на вторую, третью, торопливо шепча песню, её не торопили, думая, что к богам взывает.

А Василика шептала и шептала:

Ступила на эшафот, замерла перед широкой старой плахой, черной от впитавшейся крови.

Рядом встал крепкий детина с ног до головы одетый в белое и с белым же колпаком на голове. Палач. «Он всех жалеет, – подумала царевна, поглядывая на широкий длинный меч в его руках. – По всем жертвам траур носит. И почему белый цвет люди траурным считают? Даже невесту, отдавая жениху, почитают умершей для своей семьи и вновь родившейся для семьи мужа, а потому облачают в белое. Может, Ледяная Мара, богиня смерти, так велела».