Юрий Никитин - Главный бой

Рассвет застал его все там же, за столом, старательно замазывающим воском щель между крышкой и самим ящиком. Скрипнула дверь, тихонько заглянул заспанный Чурилко, здоровенный бугай, которого раздразнить — легче Родопы передвинуть.

— Не спишь, дядя… Все заботы, заботы… Ой, что это? — Он тупо уставился на тело ромея.

Претич отмахнулся:

— Перепил… Может быть, его жаба задавила? Чтой-то долго не шевелится.

Чурилко потрогал гостя босой ногой, с усилием присел, пощупал, перевернул на спину:

— Ого!.. Да он уже холодный!

— Разве? — удивился Претич. — Ишь, не по ндраву ему наша бражка. Видать, кондратий хватил, как говорят у них в Царьграде. Сколько слышал, никак не мог понять, кто это. Видать, что славянину здорово, для ромея — смерть… Ладно, забери и где-нибудь закопай. У него вроде бы родни здесь нет.

Чурилко посматривал с удивлением, а Претич завернул ларец в чистое полотенце и вышел из комнаты.

Еще входя во двор, услышал удалые песни. Часть гостей вынесла столы на террасы, дабы со второго поверха смотреть на состязания во дворе, так что звон золотой посуды разносился на версту вокруг терема.

Князя не видно, Претич поднялся по лестнице. В главной палате столы все так же заполнены галдящим народом, а слуги сбиваются с ног. Князь на своем троне, чуть приподнятом выше других, ему в оба уха нашептывают Волчий Хвост и Тудор Садмизович, князь изволит слегка кивать, но глаза отсутствующие. То ли мыслями шарит по своим курятникам, куда навез-набрал жен со всей Руси, да еще и с чужих стран приволок, то ли душой унесся в дальний Царьград…

Претич пошел между столами, золотой ларец вскинул над головой. Князь прервал разговор, острые глаза вперились в подходившего боярина. Претич с поклоном подал ларец.

Владимир принял обеими руками. Лицо острое и дерзкое, в черный глазах внезапно блеснул мстительный огонек. Претич похолодел, чувствуя себя так, словно острый нож приставили к горлу. Владимир оглядел ларец, поворачивая так и эдак, хмурился, наконец беглая улыбка чуть раздвинула губы.

— Вижу, — сказал он громко, — все печати целы. Я знал, кому отдать на сохранение! Другой бы поковырял, не утерпел…

Братья Туровы гордо выпятили груди. Пирующие вскинули кубки, кто-то выкрикнул здравицу честному воеводе.

— Да уж как иначе, — пробормотал Претич.

— Спасибо, — сказал Владимир. — Спасибо, верный мой боярин!.. Я не сомневаюсь, что ты сберег мой перстень… а также драгоценное кольцо.

Претич похолодел. Вот оно, предчувствие. Этот гад не ограничился одной победой. Мертвые губы едва шевельнулись:

— К-к-кольцо?.. Какое… кольцо?

Владимир сказал небрежно:

— Да там, в шкатулке, помимо перстня-печатки, было еще драгоценнейшее кольцо, подаренное мне самим базилевсом ромеев. Ну, когда я еще искал приключений в самом Царьграде, не будучи князем. Ему нет цены!

Его пальцы очень медленно, с нарочитой небрежностью сковыривали восковую печать. Совсем уже медленно, словно застывающие на морозе мухи, коснулись шелкового шнурка. Их глаза встретились, Претич прочел во взгляде великого князя свой приговор: немедленная смерть, страшная и позорная — либо на колу, либо буде разорван двумя конями.

В глазах потемнело, кровь застыла в жилах. В голове билась отчаянная мысль: какой же дурак, что дал себя завлечь в заговор супротив этого прожженного мерзавца, который прошел Рим и Крым, с викингами грабил всю Европу, ходил в походы в дальние страны, водил отряды головорезов на захват приморских городов в Британии, Франции и других диковинных стран, от одного названия которых сводит скулы! Который служил в Царьграде в самом дворце императора, там вызнал все ромейские хитрости, обучился их коварству и всем подлостям, непонятным честному славянину или русу!

— Драгоценное кольцо, — повторил Владимир зловеще. — Нет ему цены… Ежели потеряется, я реки крови пролью, но отыщу…

И семью вырежет, понял Претич. От мала до велика искоренит весь род, как сорную траву. Чтоб не осталось мстителя. Этого на Руси никогда не водилось, этой подлости научился там, на Востоке… Как же он обвел его, простака, вокруг пальца! И перстень заполучил обратно, и его подвел на смерть, да так ловко, что даже родня отступится и всяк будет плеваться при имени человека, обокравшего доверившегося ему князя!

Наконец крепкие ногти впились в крышку. Слегка скрипнуло. Крышка медленно поднялась, пустив солнечные зайчики по темному своду. Лицо князя было суровое, брови грозно сдвинуты на переносице. В глазах зажглись желтые огоньки, не то пламя костра, не то лесного зверя.

В страшной тишине, когда не осмеливался дышать ни один из бояр или дружинников — все чуют неладное, Владимир медленно поднял голову. Снова их взгляды встретились. Мгновение великий князь всматривался в желтого, хоть сейчас в гроб, Претича, затем твердые губы слегка раздвинулись в странной улыбке.

— Ну-ну… Я вижу, что своему знатному боярину… и советчику можно доверять. Все на месте.

По залу прокатился вздох облегчения. Родня Претича шумно задвигалась, гордо посматривали один на другого, свысока на всех остальных, не имевших счастья быть из рода Претичей, которым великий князь доверил драгоценный ларец.

Претич как стоял, так и рухнул на колени. Из глаз брызнули слезы, он захлебывался в рыданиях, старался ухватить за полу княжеского корзно и поцеловать, бормотал несвязно, что какой он дурак, да теперь ни за что, да вернее его не найти, спасибо князю за жизнь, спасибо за спасенную честь, спасибо за большее, чем жизнь…

Его подхватили под руки Перебейнос и Грохотало, братья улыбались и тоже кланялись, а Перебейнос толкнул под бок и шепнул сердито:

— Ты чего так? Не теряй лицо. Люди ж смотрят.

Владимир захлопнул ларец, снова прилепил воск и припечатал тем перстнем, простым, что был на пальце. Волчий Хвост с поклоном принял обеими руками, отступил за высокую спинку кресла и пропал, словно обратился в туман.

Претич с поклонами попятился, Перебейнос и Грохотало все еще поддерживали, и только когда вывели его на крыльцо, подержали на холодном ветерке, Претич вытер слезы и сказал все еще дрожащим голосом:

— Я присягаю… и вас прошу это сделать! Присягаю великому князю Владимиру в верности. Клянусь не пожалеть за него живота своего.

Остальная родня тоже вывалилась на крыльцо. Все не помещались, заняли почти полдвора, Претич видел с крыльца открытые в великом изумлении рты. Перебейнос пошевелился, сказал басом:

— Претич… что-то случилось?..

— Ничего, — ответил Претич. — Ничего… Но знаю отныне, не нам с ним тягаться. И даже не ромеям. Он всех вокруг пальца обведет, трижды продаст, а ему еще и хвалу споют!.. Теперь я понял, что племенем править… даже объединение племен взять под свою длань и крепить мощь… это одно, а то новое, что именуется государством, — другое. Я хорош для одного, но не годен для другого. Владимир стоит за Русь, крепит ее так, как не смогу даже я…