Вонда Макинтайр - Луна и солнце

Точно из-под земли вырос Лоррен:

— Можете пока оставить себе мой плащ, мадемуазель де ла Круа…

Мари-Жозеф с трудом произнесла, стуча зубами от холода:

— Благодарю вас, сударь.

— И может быть, вы вознаградите меня, когда я за ним явлюсь.

Жар смущения не мог унять ее дрожь.

Месье взял Лоррена под руку и повлек его прочь от Мари-Жозеф. Они проследовали за королем. Месье что-то прошептал, Лоррен ответил, и оба рассмеялись. Месье отвернулся. Лоррен что-то проговорил. Месье взглянул на него с застенчивой улыбкой.

Механизмы фонтанов поскрипывали и скрежетали. Фонтан Аполлона по-прежнему не бил, но фонтан Латоны позади Зеленого ковра играл водяными струями, на потеху королю.

— Граф Люсьен, — начала было Мари-Жозеф, — благодарю вас за…

— Моя обязанность — избавлять его величество от неприглядных зрелищ.

Граф церемонно поклонился. Он поспешил навстречу Иву, мимо секционного стола с инструментами, опираясь на трость, чтобы скрыть легкую хромоту. Мари-Жозеф принялась растирать озябшие руки в надежде хоть немного согреться.

Граф Люсьен протянул Иву кожаный кошель, в два раза больше того, что он вручил капитану галеона.

— Его величество просил передать вам.

— Я глубоко благодарен его величеству, но не могу принять это. Вместе с посвящением в духовный сан я принес и обет нестяжания.

Граф Люсьен удивленно взглянул на него:

— Как все ваши братья во Христе, которые обогащаются…

— Его величество спас мою сестру от войны на Мартинике. Он дал мне возможность продолжать исследования. Я ни о чем более не прошу.

Мари-Жозеф ступила между ними, заслонив собой Ива, и протянула руку. Граф Люсьен положил тяжелый, туго набитый золотом кошель ей на ладонь. Кончиками пальцев она невольно коснулась его руки.

Он сделал вид, будто не заметил прикосновения. Пальцы у него были длиннее и куда более ухоженные, чем у Мари-Жозеф, стыдившейся своей грубой кожи.

«Готова поспорить, ему точно не приходилось скрести щеткой пол в монастыре», — подумала она. Она могла вообразить его только в блестящем окружении.

— Благодарю вас, граф Люсьен, — сказала Мари-Жозеф. — Это действительно позволит моему брату продолжить исследования. Теперь мы сможем купить новый микроскоп.

Она надеялась, что денег хватит даже на инструмент минхера ван Левенгука. А потом, кто знает, вдруг останется еще и на книги?

— Пусть поведение сестры послужит вам уроком, отец де ла Круа, — промолвил граф Люсьен. — Богатством и привилегиями наделяет король. Его внимание, как бы оно ни выражалось, слишком ценно, чтобы им можно было пренебречь.

— Знаю, сударь. Но я не ищу ни богатства, ни привилегий, а лишь возможности продолжать работу.

— Ваши желания, в отличие от желаний его величества, не играют никакой роли. Он позволил вам присутствовать на церемонии его утреннего пробуждения. Завтра вы можете присоединиться к придворным, имеющим право пятого входа.

— Благодарю вас, месье де Кретьен.

Ив поклонился. Осознавая, сколь высокая честь ему оказана, Мари-Жозеф присела в глубоком реверансе.

Граф откланялся и вышел из шатра.

— Ты понимаешь, что это значит? — воскликнула Мари-Жозеф.

— Это значит, что я заслужил королевскую милость, — ответил Ив, криво улыбаясь. — А еще это значит, что время, которое я мог бы посвятить исследованиям, мне придется потратить на пустые церемонии. Но я должен угождать королю.

Он обнял Мари-Жозеф за плечи:

— Да ты вся дрожишь!

Сестра прижалась к нему:

— Во Франции холодно!

— А Мартиника — провинция на краю света!

— Ты рад, что его величество призвал тебя в Версаль?

— А тебе не жаль было уезжать из Фор-де-Франса?

— Нет! Я…

Русалка шепотом запела.

— Она поет, — объявила Мари-Жозеф. — Поет, как птица!

— В самом деле…

— Дай ей рыбы, вдруг она такая же голодная, как и я.

Он пожал плечами:

— Она не станет есть.

Он зачерпнул водорослей из корзины и бросил русалке сквозь прутья клетки, а потом кинул рыбу и потряс решетку, чтобы убедиться, что она надежно заперта.

При звуках печальной русалочьей мелодии на Мари-Жозеф словно повеяло благоуханным мягким ветром Карибского моря. Внезапно, когда в воду плюхнулась рыба, пение смолкло. Мари-Жозеф затрясло от холода.

— Пойдем! — приказал Ив. — Не то заболеешь.

Русалка держалась на поверхности, то ли напевая, то ли тихо постанывая. Звуки ее голоса эхом отдавались от стенок бассейна.

В воду упала гнилая рыба. Русалка нырнула, испуганно отплыла, потом, сделав круг, вернулась, понюхала рыбу, выловила ее из воды и, размахнувшись, отшвырнула подальше. Пролетев меж прутьями клетки, рыба глухо шлепнулась на землю.

Русалка запела.

Мари-Жозеф провела Ива по узкой грязной лестнице и темной передней, застланной вытертым ковром, на чердак Версальского дворца. Ее холодное, влажное платье намочило меховую подкладку плаща, которым ее укутал Лоррен. Она не переставала дрожать.

— Неужели здесь нам предстоит жить? — в замешательстве спросил Ив.

— У нас целых три комнаты! — возмутилась Мари-Жозеф. — Придворные плетут интриги, пускаются на подкуп и какие угодно ухищрения, лишь бы только получить то, что нам пожаловали!

— Убогий чердак.

— Во дворце его величества.

— Моя каюта на галеоне и то была чище.

Мари-Жозеф открыла дверь своей темной, холодной, скудно обставленной комнатки и от удивления застыла на пороге. Из комнаты лился свет.

— Да и моя комната в университете была больше, — пренебрежительно сказал Ив. — Здравствуй, Оделетт.

При этих словах со стула, отложив шитье, поднялась красивая молодая женщина.

— Добрый вечер, месье Ив, — приветствовала его турчанка, рабыня Мари-Жозеф, которая родилась с нею в один день и которую она не видела долгих пять лет. Она улыбнулась своей хозяйке без всякого подобострастия: — Здравствуйте, мадемуазель Мари.

— Оделетт! — Мари-Жозеф бросилась ей на шею. — Да как же, откуда… Я так рада тебя видеть!

— Мадемуазель Мари, вы промокли до нитки! — Оделетт показала на дверь гардеробной. — Уходите, месье Ив, я должна снять с мадемуазель Мари всю одежду!

Оделетт всегда, с самого детства, относилась к Иву без капли почтения.

Ив с комической серьезностью отвесил ей поклон и ушел устраиваться в своих новых комнатах.

— Откуда ты взялась? Как ты сюда попала?

— Разве вы этого не хотели? — спросила Оделетт, одну за другой расстегивая нескончаемые пуговицы на роброне Мари-Жозеф.

— Конечно, но я не смела и надеяться, что они разрешат тебе уплыть во Францию. Еще до своего отъезда я кому только не писала: матери настоятельнице, приходскому священнику, губернатору…

Влажный шелк соскользнул вниз, обнажив ее руки и плечи: Мари-Жозеф поежилась от прикосновения холодного ночного воздуха.