Вонда Макинтайр - Луна и солнце

— Я хочу научить русалку брать корм у меня из рук, — сказала Мари-Жозеф.

— Берегите пальцы, — скривился мушкетер.

— Если бы она хотела, то могла бы укусить или даже утопить меня вчера ночью, — возразила Мари-Жозеф, — а она мне ничего не сделала. Так что мне нечего бояться.

— Кто знает, что у этих демонов на уме, — философски заметил он, как будто имел немалый опыт общения с демонами.

— А вы не могли бы доставить мне еще живой рыбы? — спросила она одного из рабочих.

— Рыбка-то живая, мамзель, не скоро ловится.

Он провел рукой по жидким темным волосам.

— Если привезете живой рыбы, граф Люсьен вам хорошо заплатит.

— А если не привезете, как следует отхлещет… — стал насмехаться над приятелем загорелый молодой парень в повязанном по-пиратски платке. — А кнутик-то одолжит у Жоржа.

— Никогда он не сделает ничего подобного! — воскликнула Мари-Жозеф, но потом спохватилась и подумала: «А вдруг может? Решит, что кто-то непочтителен к его величеству, и отхлещет».

— Сколько вам понадобится живой рыбы, мамзель, и сколько вы заплатите?

— Привезите столько, сколько зараз можете съесть за обедом, если, кроме рыбы, нет ничего другого.

Рабочие выловили из бассейна последние клепки разбитой бочки и пошвыряли их на дно повозки. Испугавшись грохота, русалка забилась еще глубже под одного из Аполлоновых дельфинов. Рабочие притронулись к шляпам, забрались в повозки и укатили.

Снова откуда ни возьмись примчались несколько садовников, снова разровняли следы колес и копыт на гравии, снова убрали все до единого конские яблоки и исчезли, расставив по одной безупречной линии деревца и кустарники в кадках и оборвав все увядшие цветы.

Мушкетеры принялись опускать полог шатра, чтобы Мари-Жозеф осталась наедине с русалкой. Она сидела в тишине не шелохнувшись, а сверху и с боков на нее лился шелковистый солнечный цвет. Русалка под водой подплыла ближе.

Мари-Жозеф придирчиво осмотрела живых рыбок. Они бились и трепетали. Если она не сумеет быстро подманить русалку, придется бросить их в бассейн, иначе они уснут. Мари-Жозеф закатала расшитый рукав амазонки до локтя, опустила руку в кувшин и схватила одну рыбку.

Поплотнее сжав ее извивающееся тельце в кулаке, Мари-Жозеф стала на колени и потрясла ею под водой:

— Ну плыви сюда, ну пожалуйста!

Русалка устремилась вперед, но в последний миг повернула в сторону. Вокруг запястья Мари-Жозеф заиграла рябь.

— Ну плыви сюда, ну пожалуйста, смотри, какая вкусненькая рыбка!

Русалка плавала вперед-назад, со ступенек до нее почти можно было дотянуться рукой.

— Ну пожалуйста, ну, русалочка! Тебе надо есть.

Рыбка в кулаке у Мари-Жозеф слабо забилась. Русалка стрелой метнулась мимо нее, слегка оцарапав когтями кончики ее пальцев. Мари-Жозеф ахнула от восторга. Русалка выхватила у нее рыбу и проглотила.

— Умница, вот и умница, русалочка!

Вне себя от радости, Мари-Жозеф выловила из кувшина вторую рыбку.

— Русалочка, плыви ко мне!

Испуганная собственной смелостью, русалка отплыла к Аполлону и скрылась под копытами его солнечных коней.

«Может быть, Аполлон гонит колесницу против солнца, чтобы остановить время, — подумала Мари-Жозеф. — Может быть, если он будет двигаться с запада на восток, время потечет вспять, и мы никогда не умрем и будем жить вечно».

Она оглянулась и только сейчас заметила сияние солнца, проникавшее сквозь прозрачный шелк шатра.

У нее перехватило дыхание. Солнце поднялось уже высоко, намного выше, чем она ожидала. Она швырнула рыбку в бассейн, взбежала по лестнице, хлопнув дверью, кинулась вон из клетки и бросилась во дворец.

«Когда же ускакал граф Люсьен? — недоумевала она. — Всего несколько минут тому назад!»

Она неслась по Зеленому ковру к Версалю, стараясь уверить себя, что еще не так поздно.

Она ворвалась в комнату Ива, надеясь, что в постели никого не будет, что он уже ушел, что его разбудила Оделетт. Но он, тихонько похрапывая, лежал в темноте.

— Ив, пожалуйста, проснись, умоляю, прости меня!..

— Что? — пробормотал он. — В чем дело, что случилось?

Он сел в постели, всклокоченный и смешной.

— Что, уже семь?

— Уже половина девятого, прости меня, я пошла кормить русалку и забыла обо всем на свете.

Уж лучше бы он разозлился и накричал на нее, чем молча глядел с убитым видом.

— Прости, — повторила она.

— А мне ведь так нужно было туда явиться, — протянул Ив.

Мари-Жозеф опустила голову. Она глубоко осознавала собственную вину и оттого чувствовала себя не взрослой девицей, а нашалившей маленькой девочкой и не находила ни оправданий, ни отговорок.

— Я знаю, — прошептала она.

Ее тяготило молчание.

— Где Оделетт?

— Я отправила ее прислуживать мадемуазель вместо меня, — сказала Мари-Жозеф. — Откуда ей было знать, что тебя следовало разбудить! Это я виновата, я не сдержала обещания.

Ив обнял ее за плечи.

— Ничего, — возразил он с деланой бодростью, — уж лучше поспасть подольше, чем проснуться ни свет ни заря и благоговейно взирать, как старик встает с постели и отправляется на седалище с судном.

Мари-Жозеф попыталась было рассмеяться, но вместо этого прикусила губу, сдерживая слезы.

— Да никто и не заметит, что меня там не было! — с жаром заявил Ив. — А русалка стала наконец есть?

— Проглотила несколько рыбок, — грустно произнесла Мари-Жозеф.

— Да это же прекрасно! — воскликнул Ив. — И куда важнее королевских милостей! Я знал, что у тебя получится.

— Ты слишком добр ко мне, — сказала она. — Я такое натворила, а ты не сердишься и даже готов похвалить!

— Вздор, пустяки, забудь, — перебил ее Ив. — А сейчас уходи, дай мне одеться в благопристойном одиночестве.

Она поцеловала его в щеку. Проходя по гардеробной, соседней с их спальнями, она услышала его голос:

— Сестрица, а нет ли у нас хлеба и шоколада? Я умираю с голоду.

С тяжелым сердцем Мари-Жозеф спустилась с холма к фонтану Аполлона и темнице русалки. Кроме прочего, она умудрилась пропустить мессу, которую его величество и придворные слушали в маленькой дворцовой часовне. Она прошептала молитву и принесла обет посетить вечерню, даже если будет присутствовать на службе в полном одиночестве.

Она вернулась к фонтану Аполлона и вошла в шатер. Ее притягивала песня русалки, однако она помедлила у входа в клетку. С твердым намерением отрешиться от тревоги и смятения, чтобы ее чувства невольно не передались русалке, она несколько минут успокаивалась, раскладывая на секционном столе инструменты для вскрытия. Мертвая русалка лежала под слоем тающего льда; по ножкам стола стекали струйки воды, образуя на полу лужицу, в которой кое-где плавали опилки.