Вонда Макинтайр - Луна и солнце

В залитых лунным светом садах звучала мрачная, исполненная печали песнь русалки. Мари-Жозеф торопливо шла по Зеленому ковру, поеживаясь от ночной росистой прохлады и стараясь поплотнее закутаться в плащ Лоррена. Ее согревал волчий мех, благоухающий мускусным ароматом, который так любил Лоррен и который месье предлагал и ей тоже.

Как жаль, что она не столь знатна, чтобы разъезжать в карете, когда пожелает, или, по крайней мере, не столь богата, чтобы позволить себе верховую лошадь. Она любила гулять в садах, но час был поздний, ночь холодна, а у нее еще оставалась уйма дел.

Она вспомнила, что ныне живет в столице мира, и засмеялась от радости.

«А еще я начала дрессировать русалку, — подумала она. — Если бы мне дали несколько дней, я научила бы ее молчать в присутствии его величества, и в следующий раз при нем она бы не издала ни звука. Но если его величество снова отложит вскрытие, то тело водяного подвергнется разложению, и все мои попытки обучить русалку окажутся ни к чему».

Мари-Жозеф качнула фонарем, и у ног ее на мгновение всколыхнулась и заплясала безумная тень. Она подпрыгнула, тень в развевающемся плаще повторила ее движение, и их обеих объяла прекрасная ночь.

«Рисунками я займусь позже, — решила Мари-Жозеф. — Сначала посплю несколько часов…»

Однако луна, уже достигшая трех четвертей, до половины опустилась за горизонт. Ночь перевалила за середину.

Прямо перед нею слабо светился русалочий шатер; в глубине сада, возле фонтана Нептуна, мерцали факелы садовников, расставлявших цветы в кадках; для украшения садов его величества предназначались целые цветочные айсберги.

Кто-то отвел задвижку потайного фонаря, и ее ослепил луч резкого света. От неожиданности Мари-Жозеф подскочила в испуге.

— Стой! Кто идет?

— Мадемуазель де ла Круа, — откликнулась она. Ее рассмешил собственный испуг: всего-то мушкетеры, стерегущие русалку, а она приняла их неизвестно за кого! — Пришла покормить русалку.

Она подняла фонарь, в свою очередь направив луч света в глаза стражнику.

Заслонку потайного фонаря сдвинули, и свет теперь упал на разделявшую их гравийную дорожку. Мари-Жозеф опустила свой фонарь. За спиной мушкетера пролегла длинная тень, а лицо осветилось снизу зловещими отблесками.

— А у вас есть разрешение? Вам позволено входить в клетку?

— Конечно, разрешение мне дал брат.

— В письменном виде?

Она рассмеялась, однако он преградил ей путь, заслонив вход.

В шатре русалка посвистывала и рычала.

— Отец де ла Круа велел никого не пускать.

— Ко мне это не относится, — попыталась было спорить Мари-Жозеф.

— Он сказал «никого».

— Если «никого», значит меня можно. Мы же одна семья.

— Что ж, это верно. — Мушкетер отступил. — Но будьте осторожны, мамзель. Если это и не нечистая сила — хотя кто знает? — то все равно она страшно разъярилась.

Мари-Жозеф вошла в шатер, благодаря судьбу за то, что ей не пришлось вновь взбираться на холм, возвращаться во дворец за Ивом и будить его, чтобы он за нее поручился. Закрыв фонарную задвижку, чтобы не испугать русалку, Мари-Жозеф остановилась и подождала, пока глаза не привыкнут к темноте. Рядом выступило из мрака бледное пятно: секционный стол отделили от бассейна с живой русалкой новыми ширмами плотного белого шелка, расшитыми золотыми солнечными дисками и королевскими лилиями. Белоснежная ткань и золотое шитье слабо мерцали во тьме.

Мари-Жозеф отперла клетку русалки. В кувшине с морской водой плавала и плескалась мелкая рыбка. Фонтан словно заливало странное слабое зарево. Неужели Ив забыл на ступенях зажженную свечу и это играет отражение пламени в воде?

— Русалка, ты где? — прошептала Мари-Жозеф. — Это я, принесла тебе ужин.

Поверхность бассейна подернулась рябью. У Мари-Жозеф перехватило дыхание.

Круги на воде фосфоресцировали, отливая зловещим блеском. Весь бассейн точно медленно занимался огнем. Блики заиграли на позолоте Аполлоновых дельфинов и тритонов.

Так фосфоресцировал океан в Фор-де-Франсе, на Мартинике. Наверное, в бочки случайно зачерпнули люминесцирующую морскую воду и привезли в Версаль.

— Русалка?

Мари-Жозеф замурлыкала мелодию, которую пела при ней русалка. Интересно, означают ли русалочьи песни хоть что-нибудь, вроде криков и воплей кота Геркулеса?

«А что, если я сейчас пою о том, как чудесно наконец вырваться на волю, спастись из золотого бассейна, из-под парусинового навеса? — подумала Мари-Жозеф. — Тогда бедная русалка совсем потеряет голову».

Она села на край фонтана и стала напевать другую мелодию.

И тут гладь бассейна точно взрезала сияющая стрела, под водой летящая к Мари-Жозеф. Это поплыла к помосту русалка: ее раздвоенный хвост совершал плавные волнообразные движения, а над поверхностью виднелись только глаза и волосы. Мари-Жозеф сидела на нижней ступеньке, поставив ноги на мокрый помост, и протягивала пленнице рыбу.

«А если сжать рыбу в кулаке? — подумала она. — Нет, заставив держаться рядом со мной, я только ее напугаю».

Вместо того чтобы выхватить рыбу и умчаться во тьму, русалка подплыла совсем близко, повернулась и медленно прошла под рукой Мари-Жозеф, так что она кожей ощутила напор воды.

— Русалка, ты что, не хочешь есть?

Русалка вынырнула в сажени от нее.

— Рррыба, — внятно произнесла она.

— Вот именно, рыба!

Русалка снова нырнула на глубину. Мари-Жозеф сидела не шелохнувшись, пальцы у нее онемели от холодной воды.

В светящейся глубине показалась темная тень русалки и медленно всплыла к ее руке. Русалка, вверх лицом покачиваясь на волнах, внимательно поглядела на Мари-Жозеф сквозь люминесцирующую рябь и медленно подняла перепончатые когти к самым ее пальцам.

Мари-Жозеф опустила рыбу прямо ей на ладонь.

Русалка перекувырнулась на волнах, проведя рукой по ладони Мари-Жозеф, и она почувствовала исходящее от русалки тепло и в свою очередь погладила ее по спине, словно успокаивая пугливого жеребенка.

Русалка задрожала.

Мари-Жозеф с трудом заставила себя солгать, хотя бы и животному:

— Все хорошо, нечего бояться…

Покачиваясь вниз лицом на волнах, русалка постепенно затихла под ее ладонью.

Мари-Жозеф распутала сначала одну прядь ее темно-зеленых волос, потом другую. Блестящие кудри русалки окутывали ее плечи и в слабом свечении отливали черным на фоне кожи. Русалка стала что-то тихонько напевать, словно мурлычущая кошка, которой чешут за ушком. Мари-Жозеф взялась было за третью прядь, но она сбилась колтуном и не расчесывалась.

Русалка снова перекувырнулась на волнах, вырвав из руки Мари-Жозеф спутанную прядь волос. Покачиваясь на спине, она аккуратно откусила рыбью голову, прожевала ее и съела вторую половину. Раздвоенным хвостом она била по воде у самых ног Мари-Жозеф. Мари-Жозеф нагнулась, чтобы получше его разглядеть. Раздвоенный хвост был совершенно не похож на рыбьи плавники и даже мало напоминал тюленьи ласты. От таза до кончиков плавников русалку покрывала более темная и грубая кожа, на которой выделялись спутанные волосы, прикрывавшие гениталии. «Бедренные» кости обоих хвостов были довольно короткими, «берцовые» — значительно длиннее, с хорошо развитыми мышцами спереди и сзади. «Колено» между ними сгибалось в обе стороны. Сустав, соединявший длинные «берцовые» кости со ступнями, напоминал запястье Мари-Жозеф. Сами ступни заканчивались длинными перепончатыми пальцами с устрашающе мощными когтями. Русалка взмахнула пальцем ноги, забрызгав Мари-Жозеф: капли упали ей на щеку и тонкой струйкой сбежали к подбородку.