Карина Вран - До самого пепла [СИ]

– Так! – она шумно выдохнула и мягко отстранилась от Ани. – Как насчет пожрать? Я б вот слона съела. Желательно, хорошо приготовленного.

Места, где хорошо готовили бы слона, девушки не нашли. Впрочем, не шибко они и старались: их процесс поисков завершился в пиццерии. Похрустывание какое-то время протекало в молчании, а потом, утолив первый голод, Аня начала восхвалять музыкантов.

Выяснилось, что она знакома с творчеством «Мизантропии», правда, в ряды фанатов записалась буквально сегодня, когда срывала горло, пытаясь перекричать вокалиста. Рассыпалась уймой восхищенных эпитетов в адрес барабанщика, лысого парня, забитого татуировками всюду, где было видно кожу. Даже на шее и на лбу что-то было набито.

Совсем не хвалила Анюта девочку, Клео, кажется. Просто замолчала ее наличие в группе. Валу досталась похвальба за авторство мелодий к трекам, а исполнителю – за голос, щекочущий нервы. И за бороду. И за звериный рык. И за… (Вероника кивала и жевала, не вслушиваясь в перечисление).

Короче, Ане все очень понравилось. Когда Стас говорил о знающих людях, что заняты раскруткой «Мизантропии», он явно дело говорил.

– А как ты достала билеты? – спросила Аня с удивлением в голосе и взгляде, провожающим последний кусок пиццы в руках подруги. – Их же раскупили в день объявления. Смели тут же. Отдельный столик… Сколько они стоили? Космос же, я, наверное, со стипендии отдам только…

– Брось, – отмахнулась Вероника, разломила примерно пополам кус пиццы, предложила сокурснице. – Без понятия, сколько они стоили. Мне их… по знакомству подарили.

Тут художница сообразила, как неравнодушная к парням Анюта отреагирует на факт ее соседства с музыкантом. И резко заткнулась.

– По какому такому знакомству? – зажглись огоньки азарта в глазах Потаповой.

– А, ничего интересного, – ответила Вероника, стараясь не сильно отступать от истины. – Людям достались эти билеты, им самим они ни к чему были, отдали мне.

«Людям» – это группе. Вал же часть группы? И людь… то бишь, человек. Демон – он только по ту сторону мира. «Ни к чему» – чистая правда, зачем билет тому, кто играет на сцене? Отдали? Отдали.

– Эх, а я уж подумала, ты с кем-то из ребят знакома, – вздохнула Анечка, а Ника чуть не захлебнулась жасминовым чаем. – Вот было бы здорово попасть за кулисы, поболтать с ними вживую! Как думаешь, у Алекса голос такой же, когда разговаривает? Или другой? М-м… Автографы…

Вероника пожала плечами. Алексом, кажется, звали вокалиста.

– А, ладно, и так было круто, – просияла улыбкой Аня. – Я охрипла чуток, правда. Только та песня…

Они встретились взглядами. Аня вздрогнула, поежилась.

– Молчу. Молчу-молчу! Ты доела? Тебя проводить?

В итоге это Потапову проводили до метро, Вероника после села в маршрутку. И до самого дома старалась ни о чем не думать. Не ворошить.

Субботу она посвятила пернатым. Нельзя же уехать больше, чем на сутки, не озаботившись тем, что будут в ее отсутствие делать питомцы. Что есть, что пить, что грызть…

За тонкими березовыми веточками на погрыз Вероника сходила в парк. Заодно сделала пару карандашных набросков с натуры. Природа ранней осенью в светлый безоблачный день радовала глаз.

Потом веточки мылись, скручивались в колечки и гибкие жердочки, занимали свои места в клетке. Под вечер хозяйка заменила и корм, насыпав зернышек до краев. Прикрепила колоски и сменила перед самым выходом воду в поилках. В третий раз созвонилась с Галкой, убедилась, что Лешка заскочит завтра днем, еще раз поменяет воду. Ключи от ее квартиры у них были, как и ключи от квартиры ребят – лежали в шкафчике Вероники.

Кто-кто, а она точно знала, что можно уехать из дома на пару дней, и потом никогда не вернуться.

– Опять? – страдальчески спросил Вал, когда ему на пороге соседской квартиры всучили холст в раме и шуршащей упаковке.

Вспомнил, видимо, как в лифте с картиной и соседкой летним днем поднимались.

– Снова! – фыркнула художница. – Впрочем, сначала могу сварить кофе на дорожку.

Невиданое дело: Вал отказался от кофе. Перехватил поудобнее груз и понес его к лифту, бормоча на ходу: «Пока не передумала».

Ночная поездка прошла нормально. На скорости под сто пятьдесят с несколькими остановками: на получение квитка, оплату при съезде с платной дороги и один перерыв, чтобы размять ноги. Зону для отдыха вдоль трассы устроили в приятном глазу месте. Высоченные сосны, за верхушки которых в подсветке фонарей почти цепляются облака, ночной туман. Контуры, тени, ветер, огни и звуки проносящихся мимо машин.

После стоянки Вероника задремала, и проснулась ближе к Москве. Уточнила, что музыкант в курсе, куда им дальше, и заснула дальше. Растолкал ее водитель уже у дома, где жила Мася – «в миру» Мирослава. Он же дотащил до двенадцатого этажа картину. Передал ценный груз прямо в ухоженые руки хозяйки.

Мася – или Мира – описала себя узнаваемо. Высокая голубоглазая блондинка с правильными чертами лица. Холеная, сияющая. Свободного кроя белое домашнее платье лишь оттеняло сияние.

А потом эта утонченная барышня кинулась обниматься с заспанной Вероникой. И зачем-то осматривать уши художницы.

– Практически вылитая, только длины ушей не хватает, – подытожила результат осмотра Мира. – Как же я вам рада!

«Вам», похоже, было сказано из вежливости, поскольку смотрела хозяйка только на Веронику.

Картина – Ярославская работа-шалость с дубом, девушкой и кошкой – вызвала у хозяйки искренний, почти детский восторг.

По мнению дарительницы, холст ни разу не вписывался в обстановку (минимум мебели, светлые тона и много свободного пространства, макеты разных зданий вместо декора).

«Наконец-то начну обживаться», – засияла пуще прежнего Мира.

Окна комнаты, предоставленной Веронике, выходили на парк. Сокольники – так сказал Вал, пока парковал авто. Вид был хорош: зелень с позолотой и рыжиной осени, с вкраплениями багрянца.

В этот парк Мира после завтрака утянула Нику на прогулку. Вал предпочел в это время вздремнуть, ему еще и обратно в Питер рулить предстояло.

В благоустроенной части парка уже собирался народ, и потому они ушли вглубь, на территорию Лосиного острова. Кормили орешками с рук безбоязненных пушистеньких шкодин – белок. Болтали о парке, о городе, ни о чем и об игре. На обратном пути прокатились на колесе обозрения.

Было легко и душевно. Миру с ее персонажем роднил только голос, внешнего сходства не имелось вовсе, но, если прикрыть глаза и только слушать, на месте красотки-блондинки запросто представлялась озорная мелюзга с хвостиками. И с топором.

– Ты настоящая, – на пути к дому сказала с придыханием Мира. – Не передать, как я рада.