Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев [litres]

Сидеть на обшитой волчьими шкурами извозчицкой скамье было удобно, ноги упирались в специальную подставку, сверху нависал козырек, не давая редкой мороси попасть в глаза.

Унисса держала вожжи.

Сбруя позвякивала, фургон кряхтел и скрипел, копыта с чавкающим звуком опускались в глинистую грязь.

– К вечеру остановимся, – сказала Унисса, – и будешь набивать букет.

– Ну мастер Ма-ару! – протянула Эльга.

– У тебя был день отдыха, этого, думаю, хватило.

– А пальцы до сих пор болят!

– Поболят – перестанут.

– Ага, конечно.

– Не пререкайся.

Эльга вздохнула.

– Да, мастер Мару.

– Пока попробуешь набить наш фургон. Это простое задание.

Мимо потянулись поля, блестящие канавками воды и полные желтоватых стеблей. Чуть в стороне ровняли новый участок – тощий вол уныло тянул за собой борону. На воле сидел мальчишка в остроконечной шляпе.

– А куда мы едем? – спросила Эльга.

– В Гуммин. Это восточнее, Иссимский вейлар.

– Там новый заказ?

Унисса качнула головой.

– Нет, когда-то в Гуммине жил мастер Крисп, а потом оставил на меня дом. Я навещаю его время от времени.

– Кого? Мастера?

– Дом, дурочка.

– А я думала, что мастера все время путешествуют, – сказала Эльга.

– Не все время. А вот выучу тебя, так вовсе осяду в Гуммине, и отдуваться придется тебе, – пригрозила Унисса.

Впереди вырос холм, как щетиной с одного бока поросший кустарником, и дорога завернула в объезд.

– А мастера все такие? – спросила Эльга.

– Какие? – покосилась Унисса.

– Ну, без семьи, без детей.

Лошадки помахивали хвостами.

– Нет, почему же? Бывают у них и семьи. Но редко. Мастерство, оно такое… оно требует тебя всего, без остатка, и на любимых людей просто не остается времени. – Унисса вздохнула. – Ничего не поделаешь.

– Это неправильно, – сказала Эльга.

– Так есть.

– А я?

– Что – ты?

– Ну, со мной-то вы возитесь.

– Вожусь, – признала Унисса. – Потому что мастерство не должно прерываться. К тому же это мне почти ничего не стоит. Так что, ученица, готовься соответствовать.

Эльга фыркнула.

С низинки надвинулся белесый, зябкий туман, но рассеялся, едва дорога забралась выше. По правую сторону молчаливыми рядами застыли чахлые елки.

– Если подумать, – сказала Унисса, – всегда чем-то приходится жертвовать. Любой твой выбор означает отказ от чего-то еще.

– А если бы вы стали грандалем…

Унисса щелкнула вожжами по крупу одной и второй лошадок, заставляя их идти резвее. Внутри фургона что-то упало на пол и перекатилось.

– По-моему, я уже сказала, что не собираюсь раскрывать тебе этот секрет.

– Но вы бы стали менять мир?

– Не знаю, еще не решила. По слухам, мастер становится грандалем на очень короткое время, и не все в этом смысле зависит от его желания. Можно даже проморгать момент, а потом жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

– А я бы вернулась домой, – сказала Эльга.

– Сейчас?

– Нет, позже. Через год. Или через три. Чтобы мама, папа… Чтобы я вошла, а они такие… «Дочка, доченька!»…

Эльга всхлипнула.

Слезы потекли, словно дождь над Дивьим Камнем. Вытирай, останавливай, все равно не удержишь. Черное мастерство.

– Ну-ну. – Унисса смахнула пальцем слезинку с Эльгиной щеки. – Воды нам, по-моему, хватит. Перебор.

До Гуммина они добрались за четыре дня.

Лошадки попались выносливые и неприхотливые. На ночь Унисса, стреножив, оставляла их пастись на полянках неподалеку, затем разжигала костер и жарила мясо, изумительно вкусное, горячее, капающее жиром.

Темнота сторожила за кругом гудящего, выстреливающего искры огня, Эльга куталась в плащ, а Унисса рассказывала истории из своей жизни, о листьях и людях, о мастере Криспе, о приеме у кранцвейлера, где в глазах рябило от витражей и золотого шитья.

После этих историй было удивительно сладко засыпать в фургоне. Ветер дышал в стенки, бормотали листья на крыше, и сны приходили на мягких лапах, чтобы обнять и окунуть в отголоски услышанного.

Солнце по утрам явно чувствовало себя неуверенно и грело небо где-то за облаками. Дождь же больше грозился, больше пугал, чем лил по-настоящему. Прыскал, словно напоминая: я здесь, чуть что – гряну!

Они проехали низинку, давшую название местечку, всю в черных проплешинах, будто выгоревшую, миновали несколько деревенек.

Эльга набивала букеты, пытаясь перенести на дощечки ночь и костер, последнюю стоянку, дорожную колею, а Унисса то кривила губы, то неожиданно слегка поправляла один-два листа, превращая ученическую работу в нечто более зрелое.

До нужного размера отрос ноготь. Пользоваться им сначала было совсем не удобно, палец не соглашался гнуться под нужным углом, но с каждым разом управляться своенравными фалангами получалось все лучше. Р-раз! – и зубчик долой. Два! – прощай, черенок.

К Гуммину подъехали глубоким вечером, успев набрать в расположенной рядом рощице два больших мешка листьев.

Иссимский вейлар мало чем отличался от Эрзимского, в котором находились и Эльгино Подонье, и Дивий Камень. Те же заборы, те же дома, разве что побогаче, каменных побольше. Те же низкие стены вокруг городков, те же лавки под навесами и мощенные камнем узкие улицы.

И люди те же, пусть рубахи были свободней в вороте, пояса – с бляшками, а кофты и малахаи – длинней в рукавах.

Стражник в воротах и вовсе стоял в доспехе, жадно ловившем отблески потрескивающего факела. Погромыхивая начищенным железом, он вышел из будки и смело заступил лошадям дорогу.

– Кто такие?

– Мастер листьев Унисса Мару.

– А печать есть? – Стражник попался подозрительный.

Унисса закатала рукав.

– Смотри.

– И у меня.

Подвернув ткань, Эльга выставила и свою руку – тощую и бледную куриную лапку рядом с загорелой рукой мастера.

– Мастерам въезд свободный, – с огорчением произнес стражник, разглядев зеленоватые пятна печатей. Он отошел в сторону, хлопнув одну из лошадок по крупу. – Доброй дороги.

– Долгой жизни, – отозвалась Унисса. – Н-но!

Щелкнули вожжи. Фургон двинулся с места.

– Если негде остановиться, – сказал стражник, идя вровень, – то через улицу есть постоялый дом Гуга Меермина.

– Родственник? – усмехнулась мастер.

– Тесть, – вздохнул тот.

– Сожалею.

– Пропади он пропадом, – сказал стражник и укрылся в нише у ворот.

Город готовился ко сну. Фургон въехал в Гуммин, усыпанный желтыми пятнами окон, словно осенней листвой.

– Эх, уже и не помню куда, – сказала Унисса и направила лошадок вправо, в темно-синий рукав улицы, обжатый угловатыми силуэтами домов.

Звонко зацокали по булыжникам копыта.

Над козырьком фургона плыли ветки, дымы и звезды. Где-то звякал колокольчик, тявкала собака. По каменному водостоку журчала вода.