Амели Вэнь Чжао - Алая тигрица [litres]

– Она убивает детей. – Голос егеря стал тише. – Она вымогает деньги у слабых и беспомощных. Она разлучает семьи, удерживая их в заложниках, чтобы получить то, что хочет.

– А как насчет аффинитов, которых похищает имперская инквизиция? – Рамсон прислонился к стойке бара с напитком в руке. Позади него Дая держала бутылку янтарного ликера, внимательно прислушиваясь. – Слышал что-нибудь об этом?

На лице Киса отразилось замешательство.

– Ты имеешь в виду аффинитов, которых она призвала в свою армию?

– И мужчина с двумя силами родства, – вмешалась Ана, ее раздражение росло. – Что ты об этом знаешь?

Он покачал головой.

– Я видел только то, что видела Линн. Я больше ничего об этом не знаю. Однако я чувствовал – внутри него боролись две силы родства.

Разочарование охватило Ану. Егерь, казалось, не знал ничего, кроме того, что они уже знали.

Рамсон поймал ее взгляд. Он наклонил голову, и Ана последовала за ним, жестом приказав Линн сделать то же самое. Они оставили Киса с Даей, которая переставляла припасы под прилавком.

– Ничего нового, чего бы мы не знали, – сказал Рамсон, когда они оказались за пределами слышимости. Он провел рукой по волосам.

– Ты думаешь, он что-то скрывает? – спросила Ана.

К ее удивлению, заговорила Линн.

– Я думаю, что он говорит правду, – тихо сказала она. – Когда мы увидели повозку из черного камня, он выглядел… испуганным. – Она сглотнула. – Что бы они ни сделали с этим аффинитом, я думаю, он боится этого так же, как и мы.

– Мы больше ничего ему не скажем, – сказал Рамсон. – В частности о том, как этот аффинит, которого ты видела, может быть связан с артефактом Морганьи.

В ту ночь они спали в каютах на нижних палубах, свернувшись калачиком на холодных поддонах, покрытых пылью, и укрывшись изъеденными молью одеялами. Ане снился огонь, очертания и тени в дыму.

Она проснулась от солнечных лучей, гревших ей лицо. Воздух был теплым, когда она вышла на палубу, а море бирюзовым и испещренным белыми шапками волн, куда бы она ни посмотрела. Голоса приносило к ней ветром.

Она нашла Рамсона и Даю, склонившихся над пожелтевшей картой у стойки, на которой были расставлены тарелки с блинами, сыром и различными консервами. Чуть дальше Линн балансировала на бушприте, обратив лицо к солнцу, ее волосы развевались на ветру. Несколько голубых валунов с белыми краями кружили в воздухе вокруг нее, и она посылала маленькие порывы ветра в их середину. Голубые волны кружились, как крошечные пернатые шарики, прежде чем снова нырнуть вниз, их щебет смешивался с тихим смехом Линн. Ана наблюдала несколько мгновений, ее губы изогнулись в улыбке. В такие моменты она вспоминала, как мог бы выглядеть лучший мир, за который она боролась.

– Две недели до Брегона, – объявил Рамсон, когда она присоединилась к ним. – Это означает, что у тебя есть две недели, чтобы узнать от меня все, что сможешь.

Ана взяла кусочек блина. Он был холодным, но очень вкусным.

– И две недели, чтобы придумать план. Это икра?

– Хорошо, что у нас кое-что осталось с тех времен, когда здесь был паб, – весело сказала Дая. – Подумала, что всем не помешает угощение, чтобы отпраздновать наш первый день здесь.

Рамсон наклонился к Ане.

– Я только что заплатил ей, – пробормотал он.

– И не без оснований, ты, лживый сукин сын, – огрызнулась Дая, ее жизнерадостное настроение мгновенно исчезло. – Ты никогда не упоминал о гостях в нашей первоначальной сделке, не говоря уже о… – Она начала жестикулировать в сторону Аны, но ее глаза вспыхнули, и игривость исчезла из взгляда.

Когда позади них раздались шаги и на них упала тень, Ана поняла почему.

Появился Кис. Он стоял между ступеньками, ведущими в каюты в трюме, и баром. Без своих двух мечей он внезапно стал выглядеть намного моложе, чем та внушительная фигура патрульного, которая запечатлелась в ее сознании, когда они встретились. Солнце согревало его лицо, придавая блеск черным, как смоль, волосам, и в его походке было больше пружинистости.

Несколько мгновений он неловко разглядывал их, а затем шагнул вперед и откашлялся.

– Позволь мне помочь тебе, – сказал он, и его взгляд остановился на Ане. – Позволь натренировать твою силу родства.

Ана уже собиралась возразить – мне не нужна твоя помощь , – когда почувствовала, как чья-то рука коснулась ее запястья. Рамсон перегнулся через стойку бара и многозначительно посмотрел на нее.

«Используй своих врагов».

– У тебя грубый контроль над своей силой родства, – продолжил Кис, и она знала, что они оба подумали об инциденте на Винтрмахте Кирова, когда она в ярости схватила его кровь и чуть не убила его. – Ты многое можешь сделать с такой силой, как у тебя. Власть – это обоюдоострый меч. В умелых руках он служит щитом доблести и чести, используется для спасения жизней и для милосердия. В чужих руках это разрушительное оружие, используемое для страданий и убийств.

Ана подумала о Морганье, о том, как жутко похожи были их силы родства. С одной стороны, сила родства над плотью и разумом, с другой стороны, сила родства над кровью. Они обладали властью над самим строением человеческих тел.

Глаза Киса впились в нее.

– Я могу научить тебя использовать силу для людей, – сказал он. – Исцелять и избавляться от боли. А еще сражаться за тех, кого ты стремишься защитить.

Как будто он проникал в нее и вытягивал ее самые сокровенные желания или слышал ее самые горячие молитвы в течение долгих ночей. Содрогающееся тело папы, пустые глаза Мэй, угасающая улыбка Луки – все эти смерти, в которых она винила себя за то, что не смогла спасти их, когда единственная контролировала их кровь. Сколько раз она хотела исцелять, а не причинять боль, спасать, а не убивать?

Слова Луки прозвучали у нее в голове. «Твоя сила родства не определяет, кто ты есть. Что делает тебя тобой – это то, как ты выбираешь ее использовать».

Решение лежало тут, прямо перед ней.

– Хорошо, – сказала она. – Научи меня.

Зимы в Южной Кирилии всегда были мягче, чем на севере. Однако в этом году снег падал, как пепел.

Или, может быть, это и был пепел, подумала Шамира, поднимая голову к небу, затянутому серыми облаками.

Они завязали ей глаза и заперли на несколько дней в задней части повозки из черного камня. Солдаты просовывали миски с холодным борщом и черствым хлебом через зарешеченное окно ее движущейся тюрьмы. Она насчитала шесть-семь дней, прежде чем повозка остановилась.

Двери распахнулись настежь.

Сначала свет ослепил, и чьи-то руки крепко сжали ее, когда ее вывели наружу. У нее кружилась голова от тяжести черного камня, связывающего ее запястья и лодыжки, но Шамира стояла прямо и гордо.