Рошани Чокши - Бронзовые звери [litres]

– На острове мертвых лежит бог, у которого больше одной головы, – пробормотал под нос Энрике знакомую фразу, – … сосчитайте, что видите, и это приведет вас прямо ко мне.

– Ты что-то сказал? – спросил Гипнос.

– Я? Нет, – быстро ответил Энрике. – Я всего лишь вспомнил о подсказке матриарха.

– И все же ты что-то сказал, – заметила Зофья.

– Что ж, да, – ответил Энрике. Он ощутил, как кровь начинает приливать к лицу. – Толкование этой фразы влияет на то, что именно нам стоит искать. Это весьма туманная фраза.

– Мне казалось, мы ищем «многоголового бога», – сказала Зофья, вскинув бровь. – И это звучит вполне ясно.

– И все же существует множество изображений! – воскликнул Энрике. – Например, есть китайское божество Сингтхен, которое продолжало сражаться даже обезглавленным. И еще индуистские божественные существа Раху и Кету, также обезглавленные, а также существуют божества, у которых больше одной головы, так какое же из них? Вряд ли мы бы нашли изображения богов из восточных религий на надгробной плите в Венеции, поэтому здесь должно быть что-то еще… что-то скрытое, даже…

Гипнос откашлялся.

– Пусть наш красивый историк потрудится, Феникс, – сказал он. – Уверен, скоро он поразит нас своими открытиями.

Патриарх Дома Никс улыбнулся. На мгновение Энрике захотелось ответить тем же. Было что-то опьяняющее и сказочное в красоте и силе Гипноса, в том, как ему удавалось всех вокруг убедить представить, что нет ничего невозможного. Только сейчас Энрике чувствовал, что эта сила подобна мечте, ускользающей между пальцами.

– Спасибо, – сухо ответил Энрике, отворачиваясь от них.

Он попытался сосредоточиться на загадке, но улыбка Гипноса сбила его с толку. Всего несколько дней назад Энрике заявил, что не видит взаимности в чувствах Гипноса, и тот признался: Думаю, спустя время я мог бы научиться любить тебя. И это воспоминание до сих пор жалило его.

Энрике не хотел навязанной любви. Он хотел любви, подобной вспышке света, прогонявшей мрак и наполнявшей мир теплом. Но в глубине души он всегда подозревал, что не обретет такой любви с блистательным патриархом, и, возможно, это и причиняло ему боль. Не потеря любви, а отсутствие удивления.

Конечно, Гипнос никогда не будет испытывать к нему тех же чувств. То, что он по-прежнему испытывал удивление, было признаком оптимизма либо глупости, и Энрике подозревал, что виной всему именно последнее.

В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩЕГО ПОЛУЧАСАони снова обошли кладбище и вернулись к входу. В трех метрах от них находился незавершенный участок захоронения. Из нескольких надгробий только одно выглядело законченным, хотя каменщик, обтесывая его, сделал края неправильными. Это было единственное место, где они еще не искали, потому что оно казалось неуместным. Безопасное убежище матриарха, должно быть, существовало давным-давно, поэтому вряд ли располагалось на территории недавнего захоронения.

– Mon cher, – сказал Гипнос, коснувшись его плеча. – Я понимаю, что ты изо всех сил пытаешься найти разгадку, но… вынужден спросить… ты уверен, что мы ищем там, где нужно?

Энрике ощутил, как кровь прилила к его щекам.

– Что ж, в том, что касается истории, полно предположений и домыслов, но, похоже, это единственное место, в котором нам имеет смысл искать, разве нет?

Гипнос непонимающе уставился на него, и Энрике почти пожалел, что Северина не было рядом. Северин всегда находил способ избавляться от сомнений. Он увязывал хаотичные исторические предположения Энрике в серьезные повествования по поиску сокровищ, которые всех устраивали.

– Я имею в виду, что существует множество «островов мертвых» – Тартар, Нарака, Нав и другие, – но они все вымышленные, а это единственное место недалеко от Повельи и…

– Но мы бродим здесь уже больше часа! – отрезал Гипнос. – И так ничего и не нашли.

– А скоро уже стемнеет, – заметила Зофья. Солнце стремительно меркло, тени, отбрасываемые статуями ангелов, удлинялись и заострялись, а кипарисы казались неестественно неподвижными. На мгновение Энрике представил, как тонкотелые энканто смотрят на него из-за деревьев, их нечеловеческие глаза светятся в темноте от голода. Бабушка рассказывала ему, что они способны вынюхивать человеческие мечты и превращать в реальность… за определенную цену. В это мгновение рана Энрике начала пульсировать от боли. Разве я уже не заплатил эту цену? Он отвернулся от деревьев, отгоняя мысли о Потусторонних созданиях, крадущихся в темноте.

– Мы не должны прекращать поиски, – сказал Энрике. – Нужно продолжать думать. Если мы не найдем ключ от безопасного убежища, то нам некуда будет пойти. Зофье необходимо место для ее изобретений, а мне нужна библиотека и…

– Возможно, лучше нам отправиться на поиски Северина, – закинул удочку Гипнос.

Энрике остолбенел.

– Северина?

– Мы знаем, что он где-то в Венеции, – сказал Гипнос. – Мы можем воспользоваться оставшимся у нас временем и отыскать его… тогда уже будет неважно, что Лайла уничтожила мнемонического жука! Уверен, Северин знает, что делать.

Ну вот, все сначала. Это не твое место. И с чего он взял, решив, что сможет руководить ими или разгадать загадку? Это роль Северина, а не его.

– Может быть, ты сможешь расспросить его об «острове мертвых», – предположил Гипнос.

Единственное ухо Энрике сделалось пунцовым, а рана начала пульсировать от боли.

– О да, и почему я так не поступаю, – огрызнулся Энрике. Он обернулся, а затем изобразил изумление. – Что это? О да… его здесь нет, и мы не можем найти его, не выдав себя и поставив свою безопасность на карту, ведь в Падшем Доме считают нас мертвыми! Но, полагаю, лучше рискнуть жизнью, чем дать мне шанс.

Гипнос отшатнулся.

– Я не это хотел сказать…

Но с Энрике уже было достаточно. Он, тяжело дыша, торопливо направился в сторону свежей могилы, его сердце отчаянно билось. Несколько мгновений он стоял в тени кипариса, наблюдая, как мрак окутывает могилы. Возможно, они правы. Ему стоит сдаться и вернуться назад и больше не тратить попусту время… особенно время Лайлы. У нее не так много его осталось. Но как он посмотрит ей в глаза? За спиной послышались шаги, и Энрике стиснул кулаки. Он не желал извиняться перед Гипносом.

Но это был не Гипнос.

– Не люблю темноту, – сказала Зофья.

В сумерках она казалась маленькой и хрупкой. Восходящая луна посеребрила ее белоснежные волосы, и ее огромные глаза казались сверхъестественными. Энрике сжался. Неужели она тоже во всем винит его? Но в этот момент Зофья сняла с цепочки медальон.

– У меня их не так много осталось, – сказала она. – Но это поможет найти путь в темноте.