Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

Кошмарная дьяволица ткнула в Лееба скрюченным пальцем:

– Убейте этих говнюков!

И сотни человек кинулись к ним.

Лееб был умеренно храбрым человеком. Умеренно честным человеком. Умеренным монархистом, который принимал свою присягу королю очень близко к сердцу. Но Лееб не был глупцом. Повернувшись, он бросился бежать вместе со своими людьми. Они больше не были ротой – это было похоже на визжащее, толкающееся, всхрапывающее от ужаса стадо свиней.

Кто-то отпихнул его в сторону, и он упал, покатившись по земле. Кажется, это был капрал Грей, черт бы его побрал. Они все уже разбегались в разные стороны, бросая оружие, и он тоже устремился к ближайшему проулку, споткнувшись о ноги какого-то изумленного нищего и едва не полетев снова. В самом деле, как может один человек остаться верным присяге, когда все вокруг ее нарушают? Армия в большой степени зависит от единства целей составляющих ее солдат.

«Надо бежать к Агрионту» – вот все, о чем он мог думать. Он углубился в кривые боковые улочки, загривок покалывало от страха, дыхание сипло вырывалось из груди. Чертовы легкие! Проклятье всей его жизни. «Назови мне хоть одного лорд-маршала со слабыми легкими, – говорил его брат. – Легкие – вот основное качество офицера!» Конечно, адуанский смог тоже делал свое дело. Тяжело дыша, Лееб нырнул в какую-то подворотню, пытаясь подавить кашель. Меч он где-то выронил. Или выбросил?

«Проклятье!» – он уставился на свой офицерский мундир. Ярко-красный. Краснее, кажется, некуда. Разумеется. В этом же и была идея – сделать так, чтобы он выделялся. Словно яблочко на мишени…

Спотыкаясь, он выбрался из подворотни, продолжая сражаться с медными пуговицами, – и угодил прямиком в середину группы плотных, коренастых людей. Должно быть, рабочие из какого-нибудь соседнего литейного цеха. Однако сейчас в их глазах было диковатое выражение, на темных от сажи лицах ярко блестели белки глаз.

Они уставились на него, он – на них.

– Погодите, – начал он, поднимая ослабевшую руку, – я просто выполнял…

Но их это не интересовало. Ни его долг, ни его присяга, ни его сочувствие их делу, ни его умеренный монархизм. Сегодня никому не было дела до умеренности, не говоря уже об основных качествах офицера. Один из них набычился и ринулся на него. Лееб успел нанести ему лишь один удар – совершенно безобидный, скользнувший по лбу, не нанеся никакого ущерба.

Брат когда-то показывал ему, как надо бить, но он плохо слушал. Сейчас он жалел, что не слушал внимательнее. Впрочем, его брат и сам не так уж хорошо умел драться.

Нападавший врезался Леебу плечом в бок, выбив из него дух и сбив с ног. На мгновение Лееб оказался в воздухе, потом с жутким хрустом врезался в мокрую булыжную мостовую.

А потом они всем скопом накинулись на него и принялись пинать ногами, изрыгая ругательства, словно безумцы. Словно дикие звери. Лееб скорчился на земле, всхлипывая при каждом ударе. Что-то шмякнулось ему в спину с такой силой, что его стошнило. К своему ужасу, он увидел, что один из них вытащил нож.

Для него было шоком, когда Кэл вытащил нож. Хотя, вроде, с чего бы – Дорз знал, что он с ним ходит. Дорз перестал пинать офицера и уставился на лезвие. Хотел было крикнуть, чтобы Кэл не делал этого, – но тот уже ткнул его ножом, и еще раз, и еще.

– Дерьмо, – прошептал Дорз.

Он не планировал никого убивать, когда ушел со своего места на фабрике и сбежал, чтобы присоединиться к ломателям, заполонившим Балочную. Он сам не знал, чего хотел. Навести порядок, чего-нибудь в таком роде. В кои-то веки добиться справедливости. Во всяком случае, не этого. Они все выглядели потрясенными – и Кэл больше всех.

– Иначе нельзя, – выговорил он, глядя вниз на несчастного ублюдка, сипящего и сплевывающего красным. Он уже пол-улицы залил своей кровищей. – Иначе нельзя…

Дорз не очень понимал, почему нельзя. Вроде бы зарплату им платил не этот бедолага. Могли бы попинать его, поучить как следует и оставить. Но можно там или нельзя, а дело было сделано. Уже не поправишь.

– Пойдем отсюда.

Дорз повернулся, оставив умирающего офицера на мостовой, и торопливо двинулся по направлению к Балочной. К Агрионту. Никто не знал, что будет, когда они дотуда доберутся, – так же, как никто не знал, чем это кончится, когда они принялись бить этого офицера.

Жалеть они будут завтра.

– Они пришли.

Шоули смотрел, как одна группа бежит по улице внизу; шлепки их шагов прыгали между узких фасадов. Он опрокинул в рот остатки вина и спустил ноги с подоконника.

– Кто пришел? – заплетающимся от шелухи языком спросила Рилл, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Ломатели, дура тупая!

Он накрыл ее лицо ладонью и пихнул обратно на кровать. Падая, Рилл ударилась головой об изголовье. Она приложила пальцы к ушибленному месту – кончики были в крови. Шоули не мог не расхохотаться. Он всегда был веселым парнем.

Он взял со стола свой топорик и сунул в рукав рукояткой вперед.

– Похоже, сейчас неплохой момент, чтобы уладить кое-какие счеты.

Шоули надел шляпу на голову – как раз под нужным углом; глядясь в зеркало, выправил воротник, взял последнюю понюшку жемчужной пыли и беспечно сбежал по ступенькам на улицу.

В воздухе пахло бучей. Бучей, которая может порвать все так, что потом можно будет сложить совершенно по-новому. Мимо пробежала женщина, визжа то ли от страха, то ли от смеха, и Шоули приподнял шляпу, приветствуя ее. Все знали, что у него хорошие манеры. Потом отступил в сторону, чтобы пропустить группу бегущих мужчин, и подождал, держа руку на топорике – так, просто на всякий случай. Он был не единственным, у кого имелись незакрытые счеты. У Шоули было множество врагов. Такой уж талант – ссориться с людьми.

В переулке пожилая пара оборванцев раздевала мертвого офицера, лежавшего в луже крови. Шоули шел развинченной походкой, опустив голову, держась боковых улочек и срезая через дворы. Он всегда был мастер находить дорогу. Он боялся, что не получится миновать Арнольтову стену. Даже подумывал о том, чтобы проскользнуть в город через канализацию, но тогда он бы испортил отличные ботинки, которые стянул у того купца. Однако Собольи ворота стояли широко открытыми. Похоже, тут была стычка – толпа затаскивала на стену окровавленные трупы королевских гвардейцев. У одного из живота свисали кишки, другой был без головы. Кто знает, куда она подевалась? Спрашивать было бы невежливо. Он приподнял шляпу, приветствуя отвратительную женщину, во рту которой оставалось всего четыре зуба, и проскользнул в ворота.

Впереди слышались звуки творящихся беспорядков – сумасшедший грохот и гвалт наполнял богатые кварталы внутри Арнольтовой стены. Можно сколько угодно звать это Народной Армией; может быть, где-то там даже замешалась пара принципов, но если хотите знать его мнение, головорезов всегда хватает – головорезов, которым достаточно любого предлога. А многим не нужно и предлога, чтобы по-быстрому навариться в общей неразберихе. Свидетельства их работы были повсюду. Шоули приостановился, чтобы стащить красивое колечко с пальца трупа, который кто-то оставил валяться на виду. У него был дар примечать всякие мелочи.